). В Литве уже был оцеплен парламент, начались первые столкновения. Мы тогда после заседания зашли к Горбачеву, и я говорю: «Михаил Сергеевич, вы не должны допустить кровопролития». Он мне сказал, что все под контролем. Я приехал домой, сразу отправился на заседание Президиума Верховного совета Латвии и рассказал, что мы с Горбуновым пару часов назад говорили лично и он просил не волноваться. Но по лицам я видел, что мне не верят. А потом в три часа ночи было нападение (советские десантники атаковали вильнюсский телецентр; погибли 14 человек.
– А.Д.).
– И больше вы с ним не виделись?
– Еще один раз встречались до путча ГКЧП. Он рассказывал, что глубоко изучил план Рузвельта по выходу США из экономической депрессии и что у него тоже есть такой план для СССР.
– Видимо, это была концепция нового Союзного договора?
– Да. Я ему сказал, что ничего не получится, потому что у нас другой генезис – мы не США. В США люди приехали по разным причинам со всех стран. Для них свобода была главным принципом, а мы начинали с царской «тюрьмы народов», как говорили раньше. У нас в разных частях СССР разное отношение к частной собственности, к демократии. И сейчас, спустя 26 лет, выясняется, что я был прав. И отношение это, по-видимому, разное до сих пор.
– Кроме того, сегодня не очень понятно, как могли, скажем, Туркмения и Эстония быть в одной стране.
– Могли, но, естественно, только принудительно… И я сказал Горбачеву, что не могу поддержать его план – не удастся нам все это скоординировать. Думаю, что до конца он мне, конечно, не верил, думал, что я представляю каких-то…
– Радикалов?
– Нет, он же понимал, что я не радикал, – все же я доктор наук и говорю не совсем уж несуразные вещи. Я просто объяснил, что у нас разные истории, что еще недавно у Латвии была независимость и теперь мы ее восстанавливаем. В других же республиках никогда не было государственности, и вообще непонятно, как Сталин в свое время проводил границы между республиками. Между прочим, с этим до сих пор проблемы.
– Итак, Латвия окончательно вернула независимость в 1991 году, после путча. Еще два года после этого вы были премьером.
– Да, до августа 1993 года. Было много проблем с реформированием экономики. Уже в декабре 1990 года мы начали отпускать цены, иначе не получилось бы выйти из сплошного дефицита повседневных товаров. До этого у населения были только талоны – почти на все. Пустые магазины. В связи с резким скачком цен нужно было решать вопрос компенсации. Мы отказались от индексации вкладов населения, как это происходило в России, посчитав, что это было бы губительным для бюджета страны и лишь увеличило бы инфляцию, и решили выплачивать фиксированные суммы пенсионерам и другим малообеспеченным слоям населения. Помню, что мы тогда подняли цену хлеба в 15 раз – с 22 копеек до 3–4 рублей. А цены на другие товары, например на бензин, полностью высвободили, поэтому они росли чуть ли не каждый час…