Может, виновато блюдце, а может, просто ее сны тоже были не слишком солнечные.
Я вышел из квартиры, которую мы снимали вместе, и язык больше не поворачивался назвать ее «домом».
Было восемь сорок пять.
***
Пять утра: голова трещит, мысли путаются, и то ли плакать, то ли злиться — не понятно. А что оплакивать, на кого злиться? И только сна ни в одном глазу.
Она села в постели, обхватив колени руками, уткнувшись носом в одеяло — спряталась в бесконечной мягкости подушек, бесконечной пустоте одиночества. Осязаемый зимний мрак ее спальни давил на глаза, заставляя вглядываться в смутные призраки людей, молчаливо застывших в темных углах памяти, призраки смотрели на нее безразлично и сумрачно, и сама Она становилась постепенно одной из них.
Ее снова гнал из дома безотчетный страх перед пустыми темными углами, молчанием комнат и неподвижными шторами на окнах. Она была готова бежать в непроглядную ночь, в никуда, прямо и прямо, словно там впереди что-то есть, словно там впереди кто-то ждет, словно там впереди…
Но впереди только ночь. Непроглядная. И не скоро рассвет, который прогонит эти смутные тени, эти мрачные мысли. Этот беспричинный, но непреодолимый страх.
Бежать, бежать, бежать. Но куда? Некуда бежать. И никуда не уйти от себя. Ни-ку-да не спрятаться от своей жизни. Никуда не деться от слез, которые душат, давят… и никуда.
Кто здесь? — кричит Она в пустоту. Но никого. И от этого еще страшнее.
***
Официант переворачивал табличку на двери.
Я редко хожу в подобные заведения, а по собственной воле — никогда, но сегодня был какой-то особенный день, а из маленькой уютной кофейни так сладко тянуло ванилью и карамелью.
Я был не в себе. Я не шел по улице, а пробирался через вязкий кисель собственных мыслей, в котором, словно большие медузы, плавали фарфоровые блюдца.
«Разбитое блюдце, — думал я. — Какой мерзкий, банальный символизм. Как дешево, безвкусно…» — где-то здесь я потянул дверь к себе и едва успел отпрянуть от большой черной кошки, молнией проскочившей мимо, на мгновение коснувшись меня мягким мехом и едва уловимым запахом вечерних духов. Дались мне эти кошки!
Я сел за столик у окна, с которого все тот же официант убирал полупустой бокал кофе, если так говорят, конечно.
А перед глазами все еще летело на пол блюдце, неосторожно сброшенное со стола.
Давно она об этом думала? Откровенно говоря, я и сам не безгрешен, особенно когда появилась Ливень. Я и сам то и дело думал. Но вот Алиса. Так просто: «Нам надо расстаться», — наверно, давно решила.
Может, оно и к лучшему. Для нас.