Постепенно тишина внутри становилась все невыносимей. И когда за окном почти стемнело, и стрелка часов подползла к шести, она все-таки нашла в себе силы вызвать такси.
Сдерживать слезы сил больше не осталось.
***
Я думал, что все теперь будет иначе, совсем не так, как раньше. И я был почти прав.
В квартире было тихо и пусто. Алиса… не знаю, чего я хотел больше: застать ее дома, начать все с начала или больше никогда не видеть. Но сейчас, глядя на пустые полки и ящики, на тумбочку, где уже не стояли ее духи, я понял, что мне легко.
Я стоял, подпирая плечом дверной косяк, и смотрел на темную спальню, на окна, плотно занавешенные шторой «в стиле ампир», делавшей небольшую комнату откровенно крошечной, и не спешил перешагнуть порог.
Исполненный своей новой легкости я смотрел и слушал мир иначе. Я словно ощутил всю бесконечность бытия во всей ее непостижимости, мириады возможностей рассыпались жемчугом у моих ног, я смотрел на них с высоты моей легкости, и они становились звездами, далекими и бездушными. И во всей этой бесконечности я, как никогда, чувствовал себя ничтожным и бессмысленным. Что за бред.
Я прошел через спальню и распахнул шторы, как ставни. Снежная ночь хлынула в окна.
На сонные улицы медленно, словно нехотя, с ленцой, опускался снег, тяжелый, зимний — за неделю до декабря.
Снег вызывал в памяти странные образы, смутные и неясные, далекие, как растаявший сон, но настойчивые, как навязчивая идея, которая долбится и долбится в сознание, заставляя вновь и вновь возвращаться к точке невозвращения.
Я смотрел на снег, а он все шел, не кружил и не падал — шел: мягко, неспешно и бесшумно — крадучись. Не то, что дождь с его вечным шорохом, шелестом. Совсем не то, что дождь. Дождь. Ливень.
Я впервые подумал о Ливень как о ком-то живом и, что важнее, реально существующем, подумал с грустью, как о друге, очень близком когда-то, а теперь безнадежно потерянном где-то на просторах Земного Шара.
Мне захотелось увидеть ее — я вглядывался в снег, но видел лишь кристаллы замершей воды, провожал взглядом редких прохожих, закутанных в меха и шарфы, но в их суетной торопливости не было ничего от нее, легкой и абсолютно нездешней.
Ливень.
Я закрыл глаза, но безрезультатно, непроницаемая темнота опущенных век и больше ничего — ни намека на тонкие материи, из которых она, несомненно, соткана от макушки до пят.
Вздохнув, я отвернулся от окна и снова посмотрел на свою пустую комнату. «Пустая» стало для нее ключевым определением. Из-за шторы с лукавой усмешкой выглянуло смутное ощущение отсутствия в моей спальне и жизни чего-то важного. Выглянуло и тут же рассеялось, оставив меня теперь уже точно в полном одиночестве.