Лаборант мерзко захихикал, пальцы его от напряжения дрогнули. Константин почувствовал, как по шее поползла капля крови. Но хватка ослабла, и мучитель позволил ему отползти от края колодца. С грохотом захлопнулась решётка, перекрывая горловину.
— Останавливаться мы не намерены, — своим прежним голосом продолжил Николай. — Поможешь графине, она с твоими целительными силами перестанет нуждаться в жертвоприношениях. Чем тебе не подвиг, сможешь спасти сотни жизней, а то и тысячи!
— Искупавшись в невинной крови?
— Это всего лишь меньшее из зол. Тебя же никто не заставляет лично резать глотки, с этим неплохо справляется большинство дворовых слуг. Если ты откажешься, она всё равно употребит этих людей ещё до конца года. Похоже, её время на исходе, жертв требуется всё больше, всё чаще, так что будь добр — постарайся. Хотел остановить — останови поскорее!
Он наклонился, подобрал с пола конец длинной стальной цепи с и пристегнул замком к кандалам.
— Это чтобы ты не надумал удрать ненароком. Когда отмоешь здесь всё, поверни этот рычаг, потом открути вентиль. Смотри, в этом порядке, не перепутай! Колодец внизу перекроет пластина и отсюда польётся раствор. Не забрызгайся, язвы будут до самого мяса. Графиня лично рецепт составила, чтобы там, на дне колодца даже кости растворялись. Закончишь — постучи по трубе три раза, кто-нибудь придёт тебя выпустить.
Он ещё раз показно крутнул скальпелем перед носом Константина и скрылся за лестницей.
6.
Неделя прошла спокойно. Или немного больше, Константин теперь не доверился бы своим ощущениям. Его по-прежнему неплохо кормили, но по-прежнему содержали взаперти в подвальной комнате, куда не доносилось никаких сторонних звуков. В лампу наливали ровно столько масла, чтобы хватило до ужина, ночи приходилось коротать в полной темноте. Он на опыте понимал теперь, что чувствуют арестанты в тюрьмах, почему лишение прогулки считается наказанием, а одиночное заключение — более суровым, чем общая камера.
Целыми днями Константин изводил себя воспоминаниями о той дикой ночи, когда графиня подвергла его унижению, вовлекла в дьявольский ритуал и искупала в крови. Его, здравомыслящего человека, усердного студента, сына почтенных родителей! Разум защищался, стараясь скорее стереть мерзкие сцены из памяти, но они быстро находили новую жизнь с помощью воображения. Маменька всегда говорила, что оно у её старшего сына чересчур развито. Мысль о том, какой невообразимо жестокой смертью окончили свои дни несчастные жертвы графини, вызывала настолько живые образы, что каждый раз подкатывала дурнота.