— Славная девочка, — произнес задумчиво Рейнис, когда они подъезжали к своему дому.
— Студентка, — бросил Харис, считая, что этим все сказано.
У них в комнате сидел Язеп, о чем-то рассуждая с Каспаром. Его круглое лицо покойно, неподвижно, как маска, взгляд лениво ощупал одного, другого.
— Я салату вам принес, — сказал он. — А то сохнуть начинает в огороде, скоро совсем отойдет. Вон в глиняной миске. Смешал с простоквашей.
Дыхание у Язепа тяжелое, мерное. Он сидит на скамейке, положив ладони на колени.
— Окошко бы надо прикрыть, — добавляет он. — А то бабочки летят на свет, окаянные. И чего их тянет крылья себе подпалить… Совсем дурные…
— Мы ехали вместе с Юстиной, — сказал Рейнис. — Она, Каспар, спрашивала о тебе.
Рабочая неделя начиналась с понедельника, а понедельник в леспромхозе начинался с того, что лесорубы, шоферы, механики, кладовщики, — все, кому случалось в тот день быть в поселке, сходились на просторный двор и там садились кто куда — в кузовы машин, на тракторы, в прицепы, а то просто на землю, прислонившись к колесам грузовика. И тогда заместитель директора, он же парторг, полчаса рассказывал о важнейших событиях международной жизни, а затем говорил директор о том, что было сделано на всех лесосеках, на складах за прошедшую неделю и что предстояло выполнить в текущую.
На этот раз настроение директора с раннего утра было чем-то испорчено. Глядел он сердито, говорил отрывисто, то и дело повторялся и часто утирал бритый затылок клетчатым платком. День обещал быть жарким.
— Сегодня Старик опять сцепился с Япинем, — шепнул Харис Каспару.
Каспар поискал глазами Япиня, но его нигде не было видно — наверное, забрался в тенек. Он увидел его позже, после того как закончилось собрание и все машины разъехались по лесосекам. Каспару нужно было отыскать одну гайку, и он отправился на задний двор, где между стеной гаража и забором находилась свалка. Не ожидая здесь кого-нибудь встретить, он даже вздрогнул, чуть не натолкнувшись на человека. Тот стоял, прижавшись лбом к кирпичной стене: его тело обмякло, одна рука висела беспомощно, и, казалось, не будь этой стены, он бы рухнул в крапиву, густо покрывавшую землю.
Япинь, бравый Япинь, стоял в этом укромном уголке, и большие, как горошины, слезы катились по его щекам. Он и не пытался их сдерживать. Громко, как маленький, всхлипывал, и плечи его дрожали, будто в ознобе.
Каспар на цыпочках отступил назад и тихо вернулся к машине. Сам того не желая, он заглянул в душу человека и был озадачен: он впервые увидел плачущего мужчину. Тут было что-то необычное, из ряда вон выходящее. Каспар подумал о том, насколько Япинь, в сущности, одинок. Страшно такое одиночество, но кого винить, на кого пожаловаться? Жизнь идет вперед, диктует свои законы и тех, кто не желает с ними считаться, бьет жестоко. Да, винить тут некого.