Скоро стемнело, и работу прекратили. Каспар был озабочен, сказал, что придется заночевать: осталось совсем немного, из-за таких пустяков нет смысла утром снова тащиться сюда. Юстина не возражала: здесь ей больше нравилось, чем дома, только пусть они послушают, что сегодня с ней приключилось. И пока они мыли в керосине руки, Юстина рассказала о дровосеке и его княжне. Однако не успела она закончить, как парень разразился хохотом.
— Попались вы на удочку, — проговорил он, давясь смехом. — Да ведь это же известный трепач, другого такого не сыщете. Его только слушай. Пойдет молоть, не остановишь. И уйти не уйдешь, схватит за пуговицу, держит. А вырвешься, дашь ходу, забежит вперед и трещит, трещит без умолку… Иногда ему братва в пивной поставит кружку, чтобы позабавил. Так, значит, дружок его княжну похитил? И прапорщиком был? Да он вовсе и не женат! Оба забулдыги — два сапога. Вчера тут куролесили, нахлестались вдрызг. Как это они на работу еще вышли. Просто удивляюсь!
— Ну-у! — протянул Каспар. — Бывают же люди.
Юстина засмеялась, но ей было совсем не смешно, и смех звучал неестественно. Ей хотелось все обратить в шутку, чтобы никто не подумал, будто она поверила этому старику. Забавный анекдот — и только. И все же было обидно: ее одурачили — как маленькой девочке вместо конфетки подсунули деревяшку, обернутую в красивый фантик. А она-то ходила по вырубке, напевая, стояла в дверях сарая, восторгалась дождем. Наивная!
Волосы, одежда, тапочки еще были влажные, и ей стало холодно. Теперь бы она с удовольствием вернулась домой. Все вдруг сделалось серым, некрасивым, незначительным. Вспомнив рыхлое и потное лицо дровосека, представив себе желтые, гнилые зубы старикашки, его шепелявую речь, Юстина вздрогнула от отвращения. К счастью, никто больше не вспоминал об этом, и ей не нужно было смеяться, прикидываясь веселой. Но куда девался ясный, солнечный день, куда девалась радость?
Местный парень простился и ушел, они остались втроем. Рейнис набрал щепок, прутьев и сложил на обочине дороги костер, но огонь не хотел разгораться. Подлили бензина. Высоко вскинулось пламя, сгустив вечерние сумерки. Пламя было красное с гребнем копоти. Каспар принес два чурбака и поставил их у огня. Потом достал сверток и разделил его содержимое на три части. Юстина взяла свою долю, но свинина была жесткая, хлеб соленый, и все вместе пахло керосином. Однако надо было есть, чтобы не обидеть ребят.
— Как подошва, — проворчал Рейнис и, наколов на прутик свой кусок, сунул его в огонь. Сало, потрескивая, капало на угли, и там вспыхивали синие огоньки.