Все случилось летом (Вилкс) - страница 90

Официантка сорвала со стола скатерть и, зыркнув на старика, изо всех сил встряхнула ее. Старик нагнулся за своим мешком, и я увидел, что локоть его пальто прохудился и туда наложили заплатку, а когда протерлась эта заплатка, не нее нашили другую, поменьше, потом третью, еще меньше, и все разного цвета, пришиты неумело, грубыми нитками.

Мы вышли на улицу и там, на пороге чайной, расстались. Прощаясь, он улыбался, точно Дед Мороз у новогодней елки, и совсем не слушал меня. Мысли его были далеко: он думал о своих сыновьях.

Ветер все еще кружил по площади, взметывая мелкий, колючий снег. Молчавший репродуктор вдруг зашипел, и диктор объявил, что сейчас выступят венгерские скрипачи.

Мне казалось, что скрипки плачут. Я сел в автобус, отогрел в замерзшем окне маленький кружок и приник к нему.

Над дверью чайной горела лампа, освещая небольшое пространство перед домом. Засунув руки в карманы, маленький, жалкий, отвернувшись от ветра, шел мой знакомый. Он был уже на грани света и темноты, как вдруг поскользнулся. Чтобы удержаться на ногах, он раскинул руки. Его ноша упала в снег и развалилась. Старик зачем-то огляделся по сторонам, опустился на одно колено, завернул свой инструмент в мешок и медленно встал. Потом сделал несколько шагов и растаял в темноте, словно его и не было.

Через освещенное пространство перед дверью чайной проносились сотни и тысячи маленьких белых точек, и казалось, что все они устремились ко мне, в кружок оттаявшего стекла.

— Все сели? — спросил кондуктор. — Все! Тогда поехали.

1955

Что-то необычное было в этом утре, и Петер Дамбран, перешагнув через ветхий порог своего дома, приостановился, охваченный смутным предчувствием: небо от края до края в легкой, едва различимой дымке, за ней сверкало огромное, ярое солнце, и с вышины на землю опускались снежинки, такие легкие, что казалось, это вовсе не снежинки, а уставшие от долгих скитаний перелетные птицы — вот отдохнут немного и опять поднимутся, полетят.

И солнце светит, и снег идет…

От слепящей белизны у Дамбрана разболелись глаза и зазнобило его — еще больше, чем ночью, когда он, почти не смыкая глаз, проворочался на кровати, передумывая долгие думы о своем житье-бытье. Он укрылся ватным одеялом, сверху еще шубу набросил, но холод пробирал до костей, сердце леденил, лишний раз напоминая о главном: если он умрет, что будет с Салнисом. Дети большие, у них своя жизнь. Под Новый год или на праздник Лиго пришлют письмецо старому Дамбрану и все спрашивают: отец, когда к нам в гости приедешь? Выбрался он однажды их навестить, но шумный город так его утомил, что Дамбран, не простившись ни с кем, тайком укатил домой. Дети большие, сумеют за себя постоять, если их вздумает кто-то обидеть. А вот Салнис…