Внутренне он понимал, что подводит парня под «монастырь», но боязнь того, что о его адюльтере узнает не только муж Полины, но и его беременная жена, заставила Копытина с упорством повторять, что он нигде и ни у кого не был.
Моршанский после его ухода, плотоядно улыбаясь, зашел в камеру к Суркову и рассказал тому о допросе Копытина.
Сурков понял, что агроном струсил, и спасти его может только счастливая случайность. Полины в момент их драки в доме не было. Копытин, встретивший Суркова у неё дома, сказал, что она как раз ушла в магазин, куда её позвал кто-то из мужиков: срочно потребовалась бутылка. После этого последовала разборка двух любовников сексапильной продавщицы.
Кобякова не было на месте, да и вряд ли он смог спасти парня: Моршанский был неумолим в своих выводах.
Довольно потирая руки, следователь прохаживался по кабинету. По его мнению, дело это яйца выеденного не стоило, а вот благодарность от начальства была вполне ощутимой. Прокурор похвалил его и ждал назавтра с подозреваемым.
Но Моршанский был вынужден попросить два дня отсрочки, так как арестованная по подозрению в соучастии Антонина Кокошкина попросила разрешения похоронить мать. Да ещё надо было провести некоторые следственные мероприятия по покушению на Гаврилова. О том, что старик пришел в себя, следователю доложил фельдшер. Но в больницу Моршанский не спешил: такие дела он, вообще, считал несерьёзными. И кроме пьяной разборки в этом покушении ничего не видел.
Сейчас, находясь в одиночестве, Моршанский улыбался своим мыслям: наконец-то он утрёт нос этому выскочке-гебисту. Да, Герман Борисович был не только наслышан о том, как и какие дела раскрывает подполковник, но и «имел честь» расследовать вместе с ним убийство профессора Полежаева. Да, безусловно, Дубовик там отличился, но, как думал о себе Моршанский, и он не был в последних рядах. Да, все знают и то, как тот раскрыл тайну купеческих картин и нашел золотую статуэтку, за которую, кстати сказать, получил большую премию, но, будучи альтруистом по натуре, сдал эти деньги в какой-то там… Моршанский даже и не удосужился узнать, куда он их сдал. «А зачем мне это надо? Очередной выпендрёж комедианта. Я бы не сдал!» Герман Борисович нежно улыбнулся, вспомнив свою молоденькую любовницу, с которой собирался летом поехать на море. «Дурак этот Дубовик! Молодая красавица жена! Такие деньги только на таких барышень и тратить!»
Вошла Ситникова, прервав мысли Моршанского, предложила чаю. Тот с удовольствием согласился.
– Скажите, Надежда… эээ…
– Терентьевна, – подсказала женщина, с трудом сдержав свои эмоции: каждый раз, обращаясь к ней, следователь произносил своё «эээ», забывая или притворяясь, что забывает отчество Ситниковой.