– Впрочем, вы, пожалуй, правы. В конце-концов, бегать за свидетелями дело оперативников. Там мог быть преступник…
– … а вы не обязаны «брать» его, – Дубовик усмехнулся, – это ведь тоже дело других.
– Но… – Моршанский попытался что-то добавить, уже совершенно приходя в себя и чувствуя обычное своё желание поспорить с «оппонентом».
– Вы сейчас, Герман Борисович, совершили большую ошибку… – Дубовик помолчал, по-прежнему глядя в глаза следователя, тот, не выдержав, отвел взгляд. – Признались в подлости. Нет, не тогда, когда сказали, что Нигай был у вас, и вы не пошли за ним – это-то как раз был поступок, хотя поступком это назвать можно с большой натяжкой. Просто испугались, что дойдёт до начальства. Но нашли в себе силы сказать об этом хоть как-то!.. Хоть что-то!.. А потом… Вы очень быстро согласились со мной, что можно ни в чем не признаваться! Вот это и есть подлость. На лопатки вы уложили себя сами. Разговаривать дальше не имеет смысла – мы всё равно на разных полюсах, а посему позвольте откланяться. У меня много работы. – Дубовик встал и, не прощаясь, вышел.
Моршанский поморщился. То, что подполковник в очередной раз одержал в их поединке верх, было ему понятно, но этого никто, кроме них, не слышал, поэтому можно списать на нервный срыв, а вот что может предпринять Дубовик в дальнейшем, использует ли он то, что узнал, против самого Моршанского, тот не мог понять. Была ещё Ситникова, но её следователь теперь, после слов подполковника о том, что он может всё расставить по-своему, в расчёт не брал. Оставалось уповать лишь на порядочность Дубовика, на то, что тот не станет передавать содержание их разговора, произошедшего без свидетелей. А можно его просто опередить…
– Ну, что там? Установил диагноз нашего больного? – Петр Леонидович заглянул в лицо приятеля с сочувствием, видя его настроение.
– Неизлечимая подлость, – сплюнул подполковник. – Пристрелить его, что ли?..
– Его другие «хирурги» «прооперируют», до полного излечения. Поверь мне. Рано или поздно… – Герасюк положил руку на плечо Дубовика и ласково потрепал.
– Да уже поздно. Метастазами своими он не одного человека погубил. А мы своим бездействием позволили им разрастаться, – Андрей Ефимович говорил с нескрываемой досадой.
– Брось! У нас сейчас о другом должна болеть голова. Пошли!
На улице к Дубовику с Герасюком присоединился Поленников.
До пасеки шли пешком, подсвечивая дорогу фонариками.
По дороге почти не разговаривали, лишь дома, выпив коньяку и съев поздний ужин, вышли на крыльцо: каждый спешил поделиться своими мыслями.