. И Честертон полностью осознает, что Богу недостаточно отделить человека от Себя, чтобы человечество полюбило Его – это разделение ДОЛЖНО отразиться и в Самом Боге, чтобы Бог был оставлен им Самим: «Мир содрогнулся и солнце затмилось не тогда, когда Бога распяли, а когда с Креста раздался крик, что Бог оставлен Богом». Из-за этого параллелизма между изоляцией человека от Бога и изоляцией Бога от
Самого Себя, христианство, как пишет Честертон,
поистине революционно. Что доброго человека могут казнить, это мы и так знали, но казненный Бог навеки стал знаменем всех повстанцев. Лишь христианство почувствовало, что всемогущество сделало Бога неполноценным. Лишь христианство поняло, что полноценный Бог должен быть не только царем, но и мятежником[24].
Честертон полностью осознает, что тем самым мы приближаемся «к тайне слишком глубокой и страшной». Он пишет: «В истории Страстей отчетливо улавливаешь эмоциональный намек на то, что Создатель мира (каким-то непостижимым образом) прошел не только через страдания, но и через сомнение». В стандартной форме атеизма освобожденные люди перестают верить в Бога; в христианстве Бог умирает за Самого Себя – вопрошая «Отче, почему Ты оставил меня?», сам Христос совершает то, что для христианина является величайшим грехом: Он колеблется в своей Вере.
Если отнестись к этому парадоксу всерьез, то мы не можем позволить себе искать прибежища в стандартной трансцендентной фигуре Бога как тайного Господина, знающего смысл того, что кажется нам бессмысленной катастрофой; Бога, видящего всю картину, в которой то, что мы воспринимаем как бедствие, способствует глобальной гармонии. Если взять такое событие, как Холокост или гибель миллионов людей в Конго за последние годы, разве не непристойно утверждать, что эти ужасы имеют более глубокий смысл, поскольку они способствуют гармонии Целого? Существует ли такое Целое, которое может телеологически оправдать и, следовательно, искупить Холокост? Смерть Христа на кресте означает, что нужно безоговорочно отбросить представление о Боге как о трансцендентном хранителе, гарантирующем счастливый исход наших действий, дающем гарантию исторической телеологии – смерть Христа есть смерть этого Бога, она отвергает всякий «более глубокий смысл», затуманивающий жестокую реальность исторических катастроф.
Это также позволяет нам дать единственный последовательный христианский ответ на вечный критический вопрос: был ли Бог в Освенциме? Как Он мог допустить такие безмерные страдания? Почему Он не вмешался и не предотвратил это? Ответ заключается не в том, что мы должны научиться отстраняться от наших земных превратностей и отождествлять себя с благословенным покоем Бога, обитающим выше наших несчастий, чтобы суметь осознать абсолютную ничтожность человеческих забот (это стандартный языческий ответ), и не в том, что Бог знает, что делает, и каким-то образом отплатит нам за наши страдания, залечит наши раны и накажет виновных (это стандартный телеологический ответ). Ответ можно найти, например, в финальной сцене фильма «Отстрел собак» (выпущенного в США под названием