— Мадам Шеломицкая, суп из акульих плавников придется отложить… на неделю.
Мадам на той стороне линии разочарованно забулькали.
Я перевел дух и развел скрещенные до того пальцы. Приключения начинаются.
* * *
Небольшого росту кондуктор в поношенной, но чистой униформе ловко вспрыгнул на подножку экспресса. Вагон плавно качнулся на паровой подушке. Трель свистка была такой неожиданно резкой, что, казалось, сорвала капли конденсата с зеленых маслянисто-влажных стен вагона класса люкс; те градом посыпались сквозь плотные клубы пара на насыпь.
Локомотив коротко рявкнул в ответ свистку. Экспресс легко отчалил от перрона, ускоряясь с каждым мгновением. Пар скрыл здание вокзала и редких провожающих.
Я откинул спинку сиденья, открыл небольшую затейливо расписанную дверцу в стене и достал оттуда гибкие трубки аудофона. Косточки на концах трубок удобно легли в ушные раковины; немного поколдовав над выбором музыки, поочередно открывая и закрывая крохотные заслонки на дюжине медных трубок за дверцей, я нашел желаемое (двенадцатую симфонию Гершеля) и расслабился в коконообразном кресле.
Мичман в парадном комбинезоне с иголочки, сидящий напротив Ханжина, снял щегольски заломленную «таблетку»-шляпу и якобы небрежно повернул к цивильным нарукавную нашивку.
«Вторая Дунайская Флотилия Малых Броненосцев», прочел я на ней. Ниже на рукаве мичмана красовалась эмблема отряда, в котором он служил: скрещенные лучи прожекторов исходящие от двух плоских, как блин, мониторов. «Шмели жалят семирожды», гласила надпись по кругу.
Ханжин пренебрежительно дернул плечом и прикрыл глаза. Неприязнь сыщика к военным была мне хорошо известна. Я же считал себя армейскою костью, и имел для этого все основания.
Бур-аргентинская война двенадцатого года напитала Европу угаром романтики и лихого геройства. Поддавшись зову азартного своего сердца, я забросил практику в Армавире и отправился в Намибию. Королевские войска поначалу побеждали, напористо прижимая к океану плохо обученные, но превосходящие их числом десантные отряды «мараниллас», наемников Аргентины, отребья Южной Америки. Английские офицеры стали невероятно популярны у дам Дурбана и Йоханнесбурга; не меньшим вниманием пользовался на приемах и некий русский доктор.
Приемы постепенно сошли на нет по мере того, как настырные мараниллас перешли на полу-партизанскую войну. Англичане и их Пятый Интернациональный Корпус, к которому я был приписан доктором полевого шпиталя, были совершенно не готовы к такой возмутительной наглости. После серии ошеломительных побед аргентинцы усадили Корпус в плотный котел под Йоханнесбургом, откуда живыми вырвалось лишь около двух сотен конных — отстреливаясь, они унесли на рысях в ночь саванны русского доктора, метавшегося в горячке от шрапнельной раны.