— Петька, что происходит? — снизив скорость настолько, чтобы можно было переговариваться, я кивнул на Лопухина, который отдавал резкие команды, а вокруг меня и кареты, в которой ехала Мария, отказавшаяся на некоторое время от езды верхом, чтобы не терять время и не отвлекаться от увлекшей ее идеи. В это время к Лопухину подъехал Федотов, и они начали о чем-то переговариваться, бросая напряженные взгляды вокруг. — Чего они опасаются?
— Не то чтобы сильно опасаются, скорее, перестраховываются, — начал юлить этот проходимец.
— Петька, не зли меня, — я бросил на него яростный взгляд. — Что, вашу мать, происходит?
— Да башкир они опасаются. Нет, таких, которые совсем уж попутавшие, Тевкелев вырезал подчистую, но все равно встречаются улусы, которые могут наш поезд за караван принять и попробовать напасть, — вздохнув, ответил Петька.
— Так, это совсем нехорошо, — я перевел взгляд с него на Лопухина. — Постой, что ты сказал про то, что башкир вырезали? Что это значит?
— Ну-у-у, — протянул Петька. — То и значит. А вы думали, ваше высочество, Петр Федорович, что башкир за мятежи златом одаривают? Вот при последнем много крови пролилось с обеих сторон. Тевкелев моему отцу отчитывался, которого назначили за подавлением следить. Да и Татищев много и смертных приговоров вынес, и на каторгу кучу народа угнали, — Румянцев пожал плечами. — Да и они не так чтобы наших щадили, — добавил он неуверенно. — Но Тевкелев, по-моему, все же перегибал кое-где. Хотя, нас-то там не было. Может у него и выбора-то не оставалось другого.
— Может и не оставалось, — я задумчиво смотрел на него. — Из-за чего восстания?
— Из-за земли, из-за чего же еще, — Петька по моему примеру бросил взгляд на Федотова. — Указ вроде подписали, что не будут больше межевать земли башкир, вот только... Да что вы, Петр Федорович, наших заводчиков не знаете? Не за тем ли едем, чтобы перегибы и нарушения выявить?
— А что твой отец говорил? — я не мог сразу согласиться с Петькой. Просто не знал ни предпосылок, да и с ситуацией не был знаком.
— Мой отец осуждал Тевкелева и даже открыто говорил, что это его жестокость растянула восстание на годы, и сделало его настолько кровавым. Да еще и долго снова к присяге привести не могли башкир после этого. А если учесть то, что калмыки уже целыми улусами уходят к джунгарам, то мы скоро вообще без легкой конницы останемся, — и Петька поджал губы.
— Не останемся, — я покачал головой. — Им, к сожалению, а может быть и к счастью, деваться некуда. Не выживут они без покровительства Российской империи. Ты же не думаешь, что они просто так решили под руку России пойти? — Петька покачал головой подтверждая мои слова. — Нужно просто попытаться найти ту точку равновесия, которая устроит нас всех. Но, это же искать надо. Это надо пожить с ними, разговаривать, узнавать обычаи, устои. Это дело не одного года. Вот только, кому охота этим всем заниматься? Да никому. Проще приехать бумагу в рожу ткнуть малограмотному башкиру, который, если и умеет читать, то исключительно на арабском, чтобы Коран суметь прочесть, и все дела. Школы надо организовывать. Не насаждать православие и не смущать их церквями, а делать это как бы невзначай, просто рассказывая. Им же некуда идти, вот реально некуда. Поэтому и устраивают бунты. Если калмыки еще могут к тем же джунгарам попроситься, то башкирам, похоже, нигде не будут рады.