Я принес нам салфетки, а Ашкан Резаи протянул Лале идеально ровный шарик мороженого солнечно-желтого цвета.
– Noosh-e joon[21], – сказал он.
Лале наконец подняла на него глаза.
– Мерси, – прошептала она.
Она не взяла ложку, а сразу начала лизать мороженое прямо из маленького бумажного стаканчика.
Я пожал руку господину Резаи.
– Khaylee mamnoon[22], ага Резаи.
– Пожалуйста, – ответил он, спрятав мою руку в обеих своих ладонях. Я обратил внимание, что тыльные стороны ладоней у него были покрыты волосами, как и грудь. – Приходи еще, ага Дариуш.
У Лале пожелтел и наверняка онемел от холода язык, но это не препятствовало ее нескончаемой болтовне с Сухрабом на фарси по пути домой.
Не знаю уж, почему она решила переключиться на его родной язык именно сейчас, но это меня злило.
Мне вообще не обязательно было брать ее с собой поесть мороженого.
Не обязательно было делать ее частью своих дел. Я вообще мог не проводить с ней время.
Сингулярность крутилась во мне колесом, образуя черную дыру, грозившую засосать меня внутрь.
Сначала Лале отняла у меня «Звездный путь», а теперь и Сухраба отнимала.
– Как тебе мороженое? – спросил я, стараясь как-то внедриться в их беседу.
– Отлично, – ответила Лале, а потом снова повернулась к Сухрабу и продолжила разговор на фарси.
Сухраб посмотрел на меня и обратился к Лале:
– Лале, невежливо так поступать. Дариуш же тебя не понимает.
Я заморгал.
Никто раньше никогда не заставлял других говорить на английском ради меня.
Даже мама так не делала.
– Все в порядке, – сказал я.
– Нет, – ответил Сухраб. – Это невежливо.
– Извини, Дарий, – проговорила Лале.
– Ничего страшного.
Я посмотрел на Сухраба. Он сощурился, держа десертную ложечку во рту.
– Спасибо.
– Дариуш, – сказал Сухраб. – Можешь еще погулять?
– Ой. Думаю, да.
Я оставил Лале на кухне с Маму, которая пыталась сбыть Сухрабу остатки угощения с Навруза (они будто бы обладали свойством самовоспроизведения и грозили никогда не закончиться). Потом мы опять вышли из дома.
Я понимал по тому, куда мы сворачивали, что Сухраб снова ведет меня в тот парк недалеко от Пятничной мечети.
У нас появилось свое место.
– Дариуш, – сказал он, как только мы уселись на крыше туалета. Он мял газету, которая каким-то образом оказалась на крыше. – Что не так?
– Ты о чем?
Сухраб на секунду закусил нижнюю губу и еще раз смял газету, теперь до состояния крошечного шарика.
– Ты кажешься таким грустным.
– А.
– Ты злишься на Лале?
– Нет, – ответил я. А потом добавил: – Не совсем.
Сухраб кивнул и подождал, пока я продолжу.
Это мне очень нравилось в Сухрабе. Он всегда ждал, пока я сформулирую, что хочу сказать.