Челюсть Сухраба дрогнула.
Я снова дотронулся до его плеча своим, скорее чтобы подбодрить.
Но потом он продолжил:
– Четыре года назад его перевели.
– Да?
– В тюрьму Эвин. Знаешь, что это за тюрьма?
Я мотнул головой.
– Страшное место. В Тегеране. И его посадили… – Сухраб смотрел на ветки, укрывавшие нас тенью. – Его никому нельзя видеть. Даже другим заключенным.
– Одиночная камера?
– Да.
– Ой, – вырвалось у меня.
Сухраб вздохнул.
Я хотел разрядить обстановку, но не знал как.
У Сухраба была Проблема по Отцовской Части.
Видимо, у меня такая проблема тоже была, но она меркла по сравнению с тем, что испытывал Сухраб.
Может быть, все персидские мальчики обречены иметь Проблемы с Отцами.
А что, если это и входит в понятие «быть персидским мальчиком»?
– Мне очень жаль, Сухраб.
Я положил руку ему на плечо, и он сделал глубокий и медленный выдох.
– Что, если я его больше никогда не увижу? – прошептал он.
Я сжал его плечо, а потом потянулся к нему второй рукой, и получилось, что я обнял Сухраба.
Сухраб закусил губу, моргнул и выделил несколько капель гормона стресса.
Всего парочку.
– Увидишь, – сказал я.
Сухраб вытер лицо тыльной стороной ладони.
Я чувствовал себя таким бесполезным.
Сухрабу было больно, и я ничего не мог с этим поделать. Кроме того, чтобы сидеть рядом и быть его другом.
А может, и этого достаточно. Потому что Сухраб знал, что плакать в моем присутствии не стыдно. Знал, что я не стану обесценивать его чувства.
Со мной он чувствовал себя в безопасности.
Может быть, это нравилось мне в Сухрабе больше всего остального.
Через минуту он откашлялся, встряхнул головой и поднялся на ноги.
– Пойдем, Дариуш, – сказал он. – Я еще кое-что хотел тебе показать.
– Дариуш. Посмотри. Мы на месте.
– Ого.
Крыша из листьев над головой внезапно прервалась. Мы стояли у края длинного фонтана, который располагался рядом с огромным восьмиугольным особняком. На крыше особняка возвышался бадгир. Башня-ветроуловитель.
Это была настоящая башня, не то что Башни Молчания, которые представляли собой не что иное, как могильные холмы.
Бадгир в саду Доулетабад был даже выше, чем витые колонны Трона Джамшида. Он поднимался над нашими головами на высоту тридцати метров, снизу гладкий, а в верхней части испещренный отверстиями для улавливания ветра. Самый верх бадгира украшал орнамент в виде пик. Вся поверхность башни была усыпана шипами.
Эта постройка напомнила мне Барад-дур[24], хотя на ее вершине не полыхал Глаз Саурона для полноты картины. И еще она была не черной, а цвета хаки.
Я чихнул.
– Какой огромный!
– Да, огромный. – Сухраб улыбнулся с прищуром, видя мое изумление. – Пойдем. Внутри еще лучше.