Иногда Сухраб и его мама не слышали стука, если, например, были в душе, разговаривали по телефону или проводили время на заднем дворе.
Что, если они стояли сейчас у стола для пинг-понга и ели листья салата, макая их в дедушкин секанджабин?
Я отчаялся достучаться в переднюю дверь и решил обойти дом сбоку, пройдясь на цыпочках между квадратных камней, которыми были вырезаны дорожки в саду Резаи.
Но и задний двор был пуст. Ни Сухраба, ни салата. Только стол для пинг-понга, который сложили и прислонили к стене дома. Он стоял неплотно и постукивал о стену – жесткий зеленый парус на упругом ветру Йезда.
Большим пальцем я потер нижнюю губу. Жаль, что сегодня на моей одежде не было никаких завязок.
Я подумал: что, если Сухраб и его мама куда-то вышли? Могли же они забыть, что я должен был зайти.
Но потом через маленькое окошко в двери я заметил в кухне дядю Сухраба, Ашкана. Он ходил туда-сюда, скрываясь из вида и снова появляясь.
Я постучал в заднюю дверь.
– Здравствуйте. То есть Алла-у Абха, ага Резаи.
– Алла-у Абха, ага Дариуш, – ответил он. В его голосе сквозила печаль, на лице не было улыбки.
– Я рад вас видеть.
Он отошел назад, чтобы я мог пройти. Я выскользнул из своих «вансов» и поставил их у двери. Сухраба в кухне не было.
– Э… Все в порядке?
Господин Резаи вздохнул. Это был не вздох раздражения, а скорее грустный вздох. От него у меня волосы на загривке встали дыбом.
– Заходи. – Он положил руку мне на плечо и повел в гостиную.
Госпожа Резаи, ссутулившись, сидела на диване. Она выглядела так, будто только что вошла в дом с поля битвы, оставив за собой шлейф из трупов, как и подобает настоящему клингону. Ее волосы были похожи на черное пламя, что лижет воздух вокруг нее. Макияж, обычно такой аккуратный, был размазан и смотрелся диковато. Грудь ее вздымалась.
Она рыдала.
Мне стало ужасно стыдно, что я мысленно называл ее клингоном.
Я настоящее, законченное Чайное Даше.
Сухраб обнимал маму – как будто бы, прижимая ее к себе, он рассчитывал не дать ей улететь. Сначала мне показалось, что он дрожит от того, что сжимает ее слишком сильно, но по его щекам тоже текли крупные неопрятные слезы.
Я не знал, что делать.
Не знал, что говорить.
– Сухраб-джан. Махваш. Пришел Дариуш.
Махваш Резаи застонала. Ничего хуже этого звука я в жизни не слышал. Такой звук испускает, наверное, человек, которому вонзили в сердце нож.
Сухраб взял мамину руку, нежно расправил ее пальцы с аккуратным маникюром и скрепил их в замочек со своими. Он положил на ее голову подбородок и обнял еще крепче.
– М-м…
Я чувствовал себя бесполезным.