Ладони вспотели, пот впитывался в коробку, которую я принес Сухрабу, и портил оберточную бумагу.
– Я могу… Ну… Сделать чай? Или что-то еще?
Стоило мне это произнести, как я понял, насколько глупы мои слова.
Сухраб резко вскинул голову.
– Уходи, Дариуш.
Его голос был острым как нож.
– Прости. Я просто…
– Уйди!
В моем желудке все перевернулось.
– Сухраб, – тихо сказал ага Резаи. Он говорил на фарси, но Сухраб огрызался в ответ, повышая голос до тех пор, пока не охрип.
Дядя Сухраба покачал головой и увел меня обратно на кухню. Когда он наполнял водой чайник, его руки дрожали.
– Вот. – Я поставил бутсы Сухраба на стол и взял упаковку чая из ящика справа от плиты.
Я сглатывал и сглатывал, но пульсирующий комок в горле все не пропадал.
– Что произошло? – прошептал я.
Я не мог справиться со своим голосом.
Ашкан Резаи открыл было рот, но потом снова его закрыл. Его губы дрожали.
Он тоже плакал.
– Мой папа. – Сухраб возник в дверном проеме, излучая ярость. Его челюсти то сжимались, то разжимались. – Он мертв.
Я хотел бы отмотать время назад.
Сделать так, чтобы все вернулось вспять и оказалось неправдой.
– Дядя. – Сухраб что-то сказал ему на фарси. Его дядя выглядел так, будто у него вот-вот подогнутся колени. С дядей Сухраб говорил тем же резким голосом, что и со мной.
Ага Резаи мотнул головой и ушел обратно в гостиную.
– Чего тебе надо, Дариуш?
– Прости, – скрипнул я. Комок все еще стоял в горле. – Что случилось?
Лицо Сухраба пылало, как новая звезда. Я практически слышал, как он скрипел зубами от злости.
– Говорят, на него напали с ножом. В тюрьме.
– О господи, – произнес я. – О боже мой.
Сухраб сверлил меня взглядом. Он дернул подбородком в направлении стола.
– Это что?
Я сглотнул и взял в руки коробку.
– Это… Я принес. Тебе.
Сухраб смотрел на меня так, будто я разговаривал с ним на клингонском.
– Что там?
– Ботинки. Бутсы. В футбол играть.
– Ты пришел сюда мне ботинки подарить?
– Ну… – Комок в горле превратился в песок. С каждой секундой голос становился все более скрипучим. – Да. К сегодняшней игре.
Взгляд Сухраба вспыхнул. Он выбил коробку из моих рук и пихнул меня.
Пихнул не сильно, но я едва не упал назад, потому что не ожидал такого.
Не ожидал от него такого взгляда.
– Уйди отсюда. Уходи. Убирайся!
– Но…
Сухраб не дал мне договорить:
– Какой ты эгоист. У меня отец погиб, а ты приходишь, чтобы в футбол со мной поиграть?
Сухраб пнул коробку с бутсами через всю кухню.
– Мне очень жаль, – сказал я.
– Тебе всегда жаль. Боже мой.
Мое сердце превратилось в двигатель звездолета, что с минуты на минуту разгерметизируется и перестанет работать.