Там соберутся парни,
Соберутся на первой заре,
Недолго белой в день битвы
Будет роса на траве.
Скликает коней ретивых
Белый рог в серебре,
И ветер в ответ завоет,
О птица отцов наших,
Не время тебе отдыхать.
Слетай за ближнюю гору,
К дому наших врагов.
Увидишь на дальнем поле
Скошенную нами рать,
Ешь вволю, о вещий ворон,
Досыта корми птенцов.
И, горделиво подняв голову, он зашагал дальше, а вороны летели над ним, каркая дружелюбно, словно бы отвечая на песню.
Но – чуть погодя – случилось, что дорога разом повернула к утесам, тем самым смутив ищущих; однако Холблит, забежав вперед, увидел в лике утеса великую полость, возле которой оканчивалась тропа; повернувшись, он крикнул своим спутникам, и, поспешив, они наконец остановились перед нею, и сомнение примешивалось к их радости, ибо теперь, быть может, явились они к воротам Равнины Блаженных или же к вратам смерти.
Повесив голову, унылый муж молвил:
– Не новая ли западня ожидает нас? Что мы делаем здесь? Разве путь этот не приведет к смерти?
Молвил затем старейший из старцев:
– Разве не смерть по обе руки от нас, разве не осаждены мы ею, словно державный властелин изменой?
Рек и второй:
– Да, ибо похожи мы на рать, путь которой преграждает многолюдное войско врага.
Но Холблит расхохотался:
– Что же вы медлите? Что до меня, будь здесь смерть, я бы поторопился навстречу ей.
С этими словами он первым вступил в темные недра пещеры, а вороны остались наверху, карканьем проводив людей. Пещера поглотила спутников, и день затмился для них, а дневные часы лишились смысла. Путники все шли и шли вперед, и уже чрезвычайно ослабели от усталости, но не отдыхали, ибо смерть спешила по стопам их. Иногда им казалось, что слышат они плеск текущей воды, иногда вокруг как бы пели певчие птицы; Холблит же вдруг услышал, что его окликают по имени, и он крикнул в ответ, но когда отголоски слов стихли, в пещере не раздалось и звука.
Когда они вновь поспешили вперед после недолгого отдыха, Холблит крикнул, что в пещере светлеет; путники еще более ускорили шаг, а света все прибавлялось; наконец все четверо увидели и друг друга и таявшие в сумраке очертания пещеры – высокой и широкой сразу. А когда они прошли еще немного, лица их начали белеть в темноте, и путники заметили камни и летучих мышей, гирляндами повисавших под сводом. Наконец когда достигли они места, из которого на них лился свет, каменная кровля над головой расступилась, и на синем небе в прорехе качались зеленые листы. Трудно было утомленным путникам, в особенности старцам, подняться наверх, поэтому они прошли чуть подальше, чтобы посмотреть, нет ли там более удобного выхода; однако, обнаружив, что дневной свет померк, повернули обратно, чтобы не тратить сил понапрасну и не сгинуть в недрах горы. Посему с великими стараниями они помогли Холблиту вскарабкаться на недалекий уступ, а там – где силой, где хитроумием – выбрался он сквозь брешь в кровле пещеры на дневной свет. Оказавшись снаружи, он быстро сплел веревку, ибо был ловким искусником в ремеслах, и с ее помощью поднял наверх сперва скорбного мужа, ибо тот был худ и легок телом; вместе же они подняли старцев, одного за другим, и вот все четверо оставили недра земли. Вышли они из пещеры сбоку высокой горы, крутой и голой, но окруженной кустами, показавшимися прекрасными, привыкшим к виду камня скитальцам. Голый склон опускался к прекрасному зеленому полю, которое Холблит посчитал той самой пустошью, что окружала Равнину Блаженных; больше того, показалось ему, что в отдалении видны белые стены Последнего Дома. Это он и поведал ищущим в немногих словах; а после, пока катались они по земле, рыдая от счастья, заметив, что уже темнеет, и сгущаются сумерки, Холблит отошел от спутников и весьма внимательным взором попытался найти воду и что-нибудь съестное. И вот, чуть ниже по склону он обнаружил ключ, выбивавшийся из земли и ручейком стекавший к равнине, а вокруг него в изобилии зеленела трава и щетинились кусты ежевики возле нескольких плодовых деревьев. Испив воды и сорвав себе несколько диких яблок получше, он вновь поднялся на горку и провел спутников в эту богатую харчевню; и пока старики пили из ручья, нарвал им яблок и ежевики. Ибо вели они себя как, люди лишенные разума: невозможное счастье ошеломляло их, словно узников, долго пробывших в тюрьме и успевших отвыкнуть от мира людей. Простая сия пища несколько подкрепила их, а вода освежила; но ночь уже приближалась, и бессмысленно было продолжать путь, посему все уснули под колючими ветками.