Незадолго до наступления ночи он набрел на мелкую заводь – ярдов двадцати в поперечнике – и решил отдохнуть возле воды, хотя мог бы и идти дальше до конца дня.
Когда снова явился рассвет, Вальтер проснулся, встал и не стал тратить много времени на завтрак. Немедленно припустив вперед со всею быстротой, он сказал себе, что какие бы неприятности ни ждали его впереди, можно не ждать преследования со стороны моряков.
И все это время ему не попадалось более крупного четвероногого зверя, чем горный лис; однажды рядом пробежал заяц заморской породы; птиц было немного: одна или две вороны, длиннокрылый ястреб и пара орлов в небесных высях.
Третью ночь он также провел в каменистой пустыне, уводившей его все выше. Только к концу дня показалось ему, что крутизна подъема начала уменьшаться, в остальном ничто не переменилось: вокруг все тянулся бесконечный перешеек, откуда не было видно ничего, кроме близких окрестностей. На четвертую ночь он не нашел воды возле ночлега и проснулся от жажды, затосковав о воде еще в самое прохладное время.
К пятому утру склон вновь начал подниматься, и наконец, после долгого и утомительного перехода, к полудню, отягощенный жаждой, он наткнулся на ключ, бивший у подножья высокой скалы, а из чаши его неторопливо вытекала вода. Вальтер настолько хотел пить, что поначалу не думал ни о чем другом; полностью же утолив жажду, он увидел, что ручеек тоже течет на юг. Посему Вальтер продолжил путь с легким сердцем и потом неоднократно замечал новые ручьи, также текшие к югу. Он припустил из всех своих сил, но, невзирая на его быстроту и на то, что склон явно опускался к югу, ночь застала молодого человека посреди той же глуши. Словом, усталость заставила его наконец остановиться, и Вальтер улегся спать посреди, как показалось ему в лунном свете, неглубокой долинки, южный конец которой перекрывал гребень.
Спал Вальтер долго и пробудился, только когда солнце высоко поднялось на небо… и не было еще на земле столь чистого и ясного утра. Поднявшись, он поел от тех крох, которые у него еще оставались, запил пищу водою ручья, вдоль которого шел весь предыдущий вечер и возле которого заночевал. А потом отправился дальше, не имея в тот день особых надежд на какие-нибудь новости. Тем не менее, проделав некоторый путь, он заметил, что в воздухе вокруг появилось нечто новое; он смягчился и нес сладкие ароматы – после трех-то или четырех дней, где любое дуновение ветра было резким и горьким, словно дыхание самой пустыни.
Словом, он шел вперед и вот уже одолел упомянутый гребень; а подымаясь – как часто бывает, – не отрывал глаз от земли, пока не оказался на самой маковке. Там, остановившись, чтобы передохнуть, он поднял голову, чтобы оглядеться, и… о! увидел, что воистину оказался на челе горного перешейка и под ним вниз опускается склон – не столь неторопливо, как видел он, поднимаясь все эти дни, но достаточно круто, хотя и не выпуская из-под земли рваный камень или скалы. А за краем этой пустыни впереди него простирались чарующие леса и холмы, зеленые равнины, долины, убегающие к огромным синим горам, за которыми высились белые снежные пики.