Толпа ахнула. Воронцов резко обернулся. В проходе стоял высокий не знакомый ему мужчина, а рядом с ним Софья, опираясь на его руку.
- Господи, Боже, - перекрестилась Анна Николаевна, - Софья, живая.
Ноги сами понесли к ней. На невесту свою Василий даже не оглянулся, слыша за спиной ее возмущенные вопли.
- Софи, сердце мое, ты ли это? – дрожащие руки гладили знакомые черты, вытирали соленые слезы с гладких щек.
- Недолго же Вы, Ваша светлость в печали были, - отодвигаясь от него, тихо сказала Софья.
- Это возмутительно, - вполголоса произнес князь Дашков, - Бросить у алтаря мою дочь ради крепостной девки.
- Прошу прощения, господа, что прервали Вас, - громко произнес пан Ружинский, - Но свадьбу придется отложить в свете открывшихся обстоятельств.
Поздним вечером в кабинете его светлости князя Воронцова супруги остались наедине. Софья знала, что Василий собирался жениться, но одно слышать об этом от незнакомого по сути человека, а совсем другое увидеть воочию своими глазами того, кому ты отдала свое сердце, прикипела всей душой, стоящего у алтаря рядом с другой. Обида встала комком в горле, не давала вздохнуть.
- Скажи мне, Софи, - поднял глаза князь, - Историю, рассказанную паном Ружинским о твоем невероятном спасении по дороге в Шаражд, я уже слышал. Скажи мне правду. Ты была там?
Софья горько усмехнулась, она ждала этого вопроса.
- Да. Я была наложницей шейха Фархада бин Сакр аль-Касими.
Она видела, как дернулся мускул на щеке ее супруга. Воронцов молчал.
- Ну что ты молчишь!? – слезы подступили к глазам, - Может, мне руки наложить на себя надобно было, дабы не опозорить фамилии твоей?! Может, мне в монастырь уйти?! Если ты не хочешь более меня видеть, дозволь забрать сына, и я уеду с паном Ружинским, - устало вздохнула она.
- Никуда ты не поедешь! Как же я могу отказаться от супруги, которая под протекцией самого государя находится, - язвительно ответил Василий, - Нет, Ваша светлость, Вы моя жена, ею и останетесь. Вы будете жить здесь в имении, и никогда, слышите, никогда не будете более покидать его пределы.
- А Вы, Ваша светлость?...
- А я, вернусь в столицу, - усмехнулся Воронцов, - Сил моих видеть тебя, нет!
С этими словами князь развернулся на каблуках и вышел из кабинета, оставив Софью одну. Она добрела до своей спальни, с помощью горничной разделась и легла в постель, пустую и холодную. Горечь подступила к горлу. Слезы тихо выкатывались из под закрытых век, оставляя мокрые дорожки на лице.
Не спалось. После выпавшего днем снега поднялся ветер, завывая за стенами господского дома. Софья поднялась с кровати, подойдя к окну, отдернула тяжелую бархатную портьеру. За стеклом мутная мгла окутывала все кругом, тонкий силуэт месяца, едва просматривался сквозь снежные завихрения вьюги. Такая же зима стыла в сердце, не оставив в нем ни искры тепла. Только холод и боль. Накинув на плечи халат, она прошла в детскую. Нянька спала в кресле около камина. Склонившись над кроваткой, мать долго всматривалась в свое дитя. Как же он похож на своего отца. Неужели вырастет таким же как он? Черствым. Неужели и для него гордость станет важнее самого дорогого? Нет. Она не допустит такого. Она воспитает его настоящим мужчиной. Умным, добрым и способным стать выше предрассудков общества. Пусть пан Казимир преподнес свою версию ее отсутствия в течение полугода, для всех она это время провела в Европе, но мужу своему Соня не смогла солгать. Какой же глупой она была, когда надеялась, что Василий сможет переступить через свою треклятую гордость, простит и примет ее. Какой наивностью было считать, что чувство, которое связало их, окажется для него дороже, чем уязвленное самолюбие. Опустившись на стул рядом с колыбелью, она горько вздохнула. Сколько еще одиноких ночей ожидает ее.