Мне нравилось быть одинокой в толпе. В таком состоянии я с возрастом стала находить утешение, а бокал не выпускала из рук на всякий случай, чтобы не дать кому-нибудь непрошеному повод предложить мне напиток. Знаменитого тенора компания его дружков подзадорила встать на бортик фонтана, и, когда он запел первые такты соло Парама из L’Enfer d’Amélie, воздух перед его губами преобразился в волнообразные золотистые нити. Он пел, и золотые ноты взлетели, опустились и затанцевали над головой симпатичного мужчины в дешевом костюме – пройдохи из Куинса, Бруклина или каких-нибудь трущоб похуже, но благодаря зависшему над ним благословению тенора он возвысился, приобрел значение. Некоторое время я смотрела на них, пока не случилось неизбежное: кто-то столкнул тенора в фонтан. Ноты вымокли, расстроились и рассеялись в воздухе, а потом еще несколько человек попрыгали в фонтан, забрызгав до самой макушки каменную нимфу, стоящую в центре.
Я пробиралась сквозь толпу, окликая знакомых и кивая незнакомым так, будто знала их, а сама поглядывала по сторонам, искала самого хозяина. К тому времени я вспомнила его, а Дэйзи после того ужина впала в уныние, что порой с ней случалось. Она притихла, стала отрешенной, улыбалась мне слабо и неопределенно, будто сделалась призраком или считала призраком меня. В конце концов мне не осталось ничего другого, кроме как вернуться в город. С того дня я с ней не виделась и полагала, что есть вероятность увидеться лишь Четвертого июля или еще позднее.
Тем не менее мне хотелось взглянуть на Гэтсби, выяснить, с помощью какой маскировки он добился таких перемен. Хотелось, как выразилась бы моя тетушка, осмотреть зубы льву, и, конечно, удобнее всего было сделать это, сунув голову в львиную пасть.
Так я и вела ленивые и беспорядочные поиски Гэтсби, а нашла вместо него Ника. Несмотря на слегка ошарашенный вид и сбивчивые приветствия, он ничем не выделялся бы из толпы, если бы не спрашивал у всех подряд, где ему найти Гэтсби. Дошло до него лишь тогда, когда ему в третий или четвертый раз сообщили, что, разумеется, не имеют к Гэтсби никакого отношения. Кто-то из гостей вложил Нику в руки первый бокал, но Ник, видимо, не уловил намек, отошел и опустошил бокал быстрее, чем следовало.
Тем летом Нику Каррауэю исполнилось двадцать девять. Он побывал на войне, убивал людей, но было что-то в его угловатой фигуре в новеньком костюме из белой фланели и в потерянном выражении глаз, что побудило меня смягчиться по отношению к нему. Я следовала за ним через толпу, держась чуть ли не рядом и подслушивая, как он искал сначала Гэтсби, а потом – хоть какой-нибудь якорь, чтобы приливы и глубинные течения суматохи дома Гэтсби не унесли и не потопили его.