Как
бы они ни
уставали,
какой бы ссорой
ни
завершился
вечер, Гриша
и Шняга перед
сном всегда
говорили
друг другу
одни и те же
слова - называли
их «ночная
сказочка».
Гриша
шептал:
«Забирюлик,
ты мое самое
Главное
Украшение, и
Жирок, и
Крабик, и
Нянечка. И Девчушка,
и Капуста. И
Подружка, и Чмопс,
и Шняга. И моя
королева. Я
люблю тебя!».
Шняга
отвечала: «И я
люблю тебя,
Кадмик – Вонючка,
Серые Ушки,
Хоббичьи
Ножки,
Упругая
Попка. Самый
красивый,
самый прекрасный,
самый гордый,
самый
стройный и
самый
сильный мальчишка
на свете! И
Драник, и
Ароматный Умныш,
и Теплыш. И
Великий Интерпретатор.
И Пачуля. И
мой Капитан».
Произносилось
все это
скороговоркой,
на одном
дыхании, но
искренне и с
выражением.
За каждым
словом
вспоминалась
своя неповторимая
история.
Сказочного
текста у
Шняги было
побольше да и
память у нее
не давала
сбоев. Гриша
же постоянно
что–то путал
и в семейных
сказочках, и
в домашних
делах.
Они
отвернулись
друг от
друга,
вложили между
ног
маленькие «междуножные
подушки» –
один из
незаменимых
атрибутов
семейного
сна и шуток: «Как
другие обходятся
без
междуножных?
Дикие люди!
Когда косточки
на коленках
трутся друг о
друга –
совершенно
невозможно заснуть».
Шняга
как обычно
выключилась
моментально.
Теперь Гриша
мог не
отвлекаясь
думать о неизбежных
будущих
катастрофах и
неотвратимости
будущих
лишений.
На
рубеже тысячелетия
казалось -
время
нацелилось
торопливо,
безболезненно
пронзить 21–ый
век и без
труда доскакать
до середины
столетия. Теперь
его течение
словно увязло
в трясине.
Если год–два
назад
оставалась
возможность
вырулить,
исправить,
изменить
ситуацию, то
теперь обстоятельства,
долги, оружейные
арсеналы,
расстановка
сил, доктрины,
военные
конфликты, тлеющие
на шахматной
доске
планеты, начали
диктовать
злую волю и
план действий.
Отныне
ни один
человек на
планете уже
не мог быть
спокоен за
свое будущее.
Скоро
все точки над
i
должны быть
расставлены.
Тогда станет более
понятной участь
старших и
младших Кутялкиных.
Однако, Гриша
не собирался
оставлять
процессы
дезинтеграции
мировых систем
на самотек.
Он
чувствовал,
что если сейчас
не
поднимется с
постели, не
сделает «ну
хоть что–нибудь»,
шансы его
семьи на
выживание
существенно снизятся.
Он
тихо
выскользнул
из–под
одеяла,
взглянул на
часы – 00:37,
заглянул к спящим
бубликам,
взял краску и
пошел
закрашивать
очередные
матерные
откровения. Высокохудожественные
и топорные
произведения
местных
сквернословов
регулярно
появлялись в
подъезде и
лифте.
С
каждым
взмахом
кисти, Гриша
чувствовал, как
крепнет
скорлупа, в
которую он
прятал свою семью.
И все–таки
она не устоит
перед
нарастающим
внешним
давление, уже
готовым
раздавить
менее хрупкие
и более
состоятельные
ячейки общества.