— Но посмотрите, доктор, сколько на Западе спортсменов, скалолазов, путешественников, все торопятся рискнуть жизнью ради неведомого.
— Они торопятся попасть в газеты и участвовать в рекламных кампаниях. А начинают от скуки, когда успешно насытили внутренние органы и решают навечно внести свое имя в летопись свершений.
Вот поц. Я понимаю, вещал бы это какой-нибудь Амон-Ра, а то ведь сидит передо мной мелкий субъект с рыжей бороденкой и хитрыми глазками. Но может и мне попробовать позаниматься психотерапией?
— Вы бывали в настоящих переделках, Деларю? Если бывали, то, наверное, заметили, как хочется жить своей конкретной жизнью, а не какой-то всеобщей.
— Я был военным врачом в специальном подразделении. В случае войны предстояло действовать на Кольском полуострове. И я заметил, что в минуты сверхопасности человек отрешается от самого себя и начинает смотреть на все со стороны. И вы тоже наверняка это замечали, судя по вашей непростой биографии. Так вот, мы хотим, чтобы каждый существовал именно «со стороны», причем, не только в состоянии шока, но и всегда. Всегда. И тогда резко возрастет взаимосвязь каждого с живыми и неживыми элементами мира.
— Пожалуй, в этом что-то есть. Однако никоим образом не годится для массового и практического применения. Надо еще поработать с теорией, доктор.
— Я так и знал, что ты меня поймешь, Ник.
— Ник? Мы разве уже подружились?
— Безусловно. Ты просто не заметил этого. Зови меня Клод.
У Клода зазвенело в пиджаке. Доктор-мудодей достал телефон и немного побормотал в него.
— Ну, Ник, ты — счастливый человек, — сказал он, завершая воспитательно-преобразовательную беседу. — Сейчас столь многое будет всплывать в твоей голове, появляться перед глазами, лезть в уши. Ты не борись с этим, иначе застрянешь над пропастью. Двигайся вперед.
Я подошел к окну.
— В движении вперед можно обойтись без бронебойных стекол? А, шеф?
Но шефа уже и след простыл.
Делать было практически нечего, ни тебе научно-популярных книжек, ни порнографических журнальчиков, ни телека. В такой ситуации ставить цели, задачи и вообще позитивно мыслить как-то не хотелось. Смеркалось, свет никто не включал, тени сгущались. Стало казаться, что мебель совсем не на тех местах, где была раньше.
Ощущение ужаса, желание броситься к двери и в то же время полное отсутствие воли. Просто как во сне-кошмарике.
Я посмотрел на ножки рояля и неожиданно они мне показались невероятно сексуальными. Я погладил клавиши — до чего же приятное ощущение.
Но потом я заставил себя отшатнуться. Я высвобождаю сновидению и неудержимо становлюсь ДРУГИМ. А хочу ли я становиться другим и черпать полной ложкой из новой бочки с дерьмом? А не дать ли мне деру отсюда?