И вот примерно через год, когда я сам выбился в какие-никакие редакторы, кто бы вы думали разыскал меня, вернее мой журнал, чтобы прощупать возможность опубликоваться в нем? Эмануэла! Ну и… Журнал уже пользовался известностью, и кое-что из предложенного ею меня устроило. Итог: очень скоро, впервые за все наше знакомство, у нас сложились теплые дружеские отношения. А поскольку в городе постоянно случались разнообразные литературные и художественные собрания, которые я теперь регулярно посещал, мы с ней то и дело сталкивались. Скажу больше – начистоту так начистоту: нередко только потому я и шел куда-то, что надеялся увидеть ее, в расчете мало-помалу сойтись с ней поближе. Да, время шло, но ее красота по-прежнему пленяла меня. На мое несчастье, она была слишком респектабельной и преуспевающей, слишком плоть от плоти сотворившего ее мира, чтобы обратить на меня какое-то особое внимание, тогда как я не оставлял попыток увлечь ее собственной персоной. Ее воспитание, образованность, неподдельный интерес к искусству и философии вкупе с ее природным очарованием не давали мне покоя. Но с ее стороны я всегда ощущал какую-то уклончивость, порой с оттенком неодобрения и внутреннего протеста, порой с инстинктивным желанием отгородиться, словно она чего-то боялась. Это беспокоило и – что греха таить – злило меня. Ведь бывали мгновения, когда мы с ней неожиданно встречались, или танцевали, или просто разговаривали, – бывали мгновения, когда ее глаза внезапно озарялись теплотой и близостью. Я видел это так явственно, что в голове у меня вспыхивало: я ей нравлюсь (или могу понравиться). Иногда мне даже мерещилось нечто большее – как будто она вот-вот откроется для настоящего чувства. В такие мгновения, признаюсь, я становился чересчур порывист и настойчив, у меня с языка сам собой слетал непрошеный комплимент – и в ту же секунду она преображалась. Прежняя, чисто рассудочная холодность вновь брала в ней верх, словно предыдущее мгновение, согретое необычным теплом и расцвеченное яркими красками, лишь приснилось мне. Я видел, как минутное чувство затухает в ее глазах, и душу мне сковывал холод. Этого было достаточно, чтобы потом я неделями избегал ее.
В конце концов мне осточертела игра в кошки-мышки: сколько можно ловить призывные сигналы и получать по носу! «Все, с меня хватит! – сказал я себе. – Что толку стучаться в закрытую дверь? От нее ничего не добьешься. Люб я ей или не люб – ей решать. Пусть сперва сама в себе разберется. Я так больше не могу – и не буду!» И я действительно постарался исчезнуть с ее горизонта. А что же она? Почуяв перемену в моем настроении и, вероятно, укоряя себя за это, она месяцами – иногда по полгода – не трогала меня, но потом случайная встреча вновь сводила нас, и все повторялось один в один вплоть до следующего расставания.