Сидя в поезде, я лениво размышлял о времени, вернее, о его безжалостной роли в случае Эмануэлы. При нашей последней встрече я дал бы ей лет на восемь больше, чем при первой, когда ей было девятнадцать. Однако она не утратила привлекательности, иначе с чего бы возникла ссора, напомнил я себе. Но с тех пор прошло еще два года!
Я сошел с поезда в Блаувельте и сразу увидел ее: Эмануэла приехала за мной в легкой двуколке, которую ей одолжил кто-то из местных. Я заметил, что она, как говорится, вошла в тело и подрастеряла лилейную грациозность и легкость движений. Но для своих двадцати девяти обворожительна, факт. Среди литературных дам Эмануэла бесспорно королева красоты, подумал я. Однако очень скоро выяснилось, что красавица по-прежнему пребывает в плену умозрительного, то бишь искусства во всех его проявлениях: ее влечет не жизнь, а лишь отображение жизни. Ну так не ссориться же нам опять из-за этого? Я, во всяком случае, не собирался. Если ей приспичило стать более покладистой и не прятаться чуть что в свою скорлупу, так тому и быть, – возможно, на сей раз я сам буду прятаться от нее. Там посмотрим. Положа руку на сердце: хочу ли я ее, как раньше? Время поработало над ней. Куда подевалась сводившая меня с ума девятнадцатилетняя красотка? Ну да жизнь есть жизнь, нечего злорадствовать. Кроме того, с нашей последней встречи многое изменилось, и я пребывал в совершенно ином состоянии и настроении. Несравненно более благодушном и веселом.
Наверное, поэтому мы с ней поладили лучше, чем когда-либо. Она определенно держалась проще и приветливее, чем всегда, а я сам с собой договорился, что не стану вступать с ней в спор ни по какому поводу, особенно по поводу ее персоны. Чур меня! Если мы расходимся во мнениях, совсем не обязательно ссориться. Разумеется, я никогда не принимал ее точку зрения, как и она мою. Но в кои-то веки это перестало иметь значение. И я не мог не отметить, что в ее словах, независимо от предмета обсуждения, уже не было прежнего напора и задора. Она определенно проявляла склонность к компромиссу, по крайней мере в общении со мной. С чего бы? Неужто ей понравилась моя последняя книга? А может, начала смотреть на меня другими глазами? Наверное, распугала всех мужчин своей ученостью и догматизмом и теперь кусает локти. Пока она обходила местные лавки, закупая продукты для уик-энда, я смотрел на ее уверенную походку, на мерно покачивающееся тело в платье из белой ворсистой материи, и меня одолевали сомнения.
– Скажи, Эмануэла, – спросил я, навострив уши в ожидании ее ответа, – тебя тоже накрыло фрейдистской волной, как всех нас? И что ты думаешь об этой теории? Она действительно дает ключ к решению всех проблем?