Ну разумеется, она читала Фрейда, и кое-что произвело на нее впечатление. Но принимать его безоговорочно?.. Нет. Он слишком вульгарен и категоричен в своем анализе, не оставляет никакого зазора для альтернативной мысли. И вообще, ни одно из его утверждений, чего бы оно ни касалось, нельзя принять за окончательную истину. Хотя у нее на многое открылись глаза. Но сексуальность как подоплека всех сновидений?.. В этом она далеко не уверена. Вернее, уверена, что здесь есть большая натяжка. Согласиться с тем, что жизнь во всем ее многообразии уходит корнями в какие-то темные, мутные глубины и служит лишь их видимым продолжением? Нет, решительно нет!
Последовал долгий разговор о химии, физике и физиологии: Жак Лёб, Мечников, Уильям Крукс, Кюри, Ле Бель, Алексис Каррель… Не перечесть всех тех, кто уже тогда поражал воображение мыслящих людей своими научными открытиями. Много всего перечитав и передумав с нашей последней встречи, я стал лучше понимать Эмануэлу и впервые осознал, что она так и не избавилась от мировоззрения, сформированного ее родителями и американским Средним Западом в целом. Несмотря на свою ученость и жажду знаний, она сохранила «чистоту мыслей», если выражаться ее языком, а точнее говоря – недостаточную их широту, чтобы прийти к пониманию, которое не делит мир на чистое и нечистое и принимает его целиком. Провинциальный Уитон, юные годы в чопорной школе для девочек, заведомо ограниченные попытки расширить кругозор в одном из наших так называемых университетов, сотрудничество с респектабельными периодическими изданиями и знакомство с общепризнанными писателями, издателями и даже учеными… Я почувствовал, как прочно все это сидит в ней, прямо или косвенно влияет на нее, не дает ей раскрепоститься.
Несмотря на общее потепление с ее стороны, проявлявшееся в мелких оттенках манеры и тона, меня раздражало, что при всей ее образованности, в ее тридцать или тридцать один, механизм продолжения рода по-прежнему заводит ее в тупик и оскорбляет ее достоинство. Нельзя, видите ли, согласиться с тем, что жизнь уходит корнями в темные и мутные глубины! Какая ахинея! Вот уж поистине «глубины»! Сколько можно нести эту чушь – с ее-то женской красотой и полной, надо думать, пригодностью для того самого, от чего она годами шарахается!
Было и еще кое-что. Принимая ее приглашение – и позже, непосредственно общаясь с ней, – я нюхом чуял, что она позвала меня для разрешения какого-то внутреннего конфликта между чувственным и пуританским началами в ее природе, то есть попросту использует меня, и от этого мое раздражение только усиливалось. В первые часы после приезда, пока мы обходили все лавки в городке и потом ехали в двуколке к ее очаровательной «студии», я поглядывал на нее с подозрением и даже, не скрою, с тайным осуждением. Такая красавица – и такая чудачка! Чокнутая, если называть вещи своими именами. Раз навсегда застывшая в дорогих ее сердцу условностях и страхах. Однако теперь по велению разума – отнюдь не тела или эмоций! – рискнувшая наконец связаться с мужчиной, да не с кем-нибудь, а со мной, которого столько лет отвергала по морально-этическим соображениям и от которого столько раз ускользала, убедительно демонстрируя гнев и отвращение. О боже! Неприступная красавица сподобилась позвать меня в укромный уголок. Для чего, хотелось бы мне знать? Знает ли она сама, даже теперь?