– Такой молодец, – язвительно подхватил я.
– Ну, это всяко лучше, чем сдаться. – И она опять уставилась на огонь в камине.
Я понял, что дело неладно.
– Что случилось, Эмануэла? – наконец прямо спросил я ее. – По-моему, ты пришла рассказать мне о чем-то. О чем же?
– О, если тебе угодно, речь обо мне – о моей жизни. Даже не знаю, с чего начать. Мне кажется, что я вроде бы и не жила, – после стольких лет довольно насыщенной жизни! Как будто только сейчас… или в последние два-три года у меня раскрылись глаза и я начала видеть вещи такими, как они есть. Довольно неприятное открытие. Знаю, знаю, что ты скажешь: я сама виновата, все могло быть по-другому. Наверное – если бы я сама была другой. Не наверное, а точно: все сложилось бы иначе. Но как стать другой, если ты не сделана другой? – Она посмотрела на меня так, словно ожидала услышать от меня что-то новое.
– Ты пришла задать мне этот вопрос?
– Ах, нет. Ты сам понимаешь, что не в этом дело. Просто сегодня у меня отчего-то скверно на душе, тоска заела.
– Это все, Эмануэла, больше ничего?
– Нет, не все, – помедлив, с нажимом ответила она, и в ее тоне я уловил тревогу. – Есть еще кое-что, о чем я давно хотела тебе рассказать. Не знаю, к кому, кроме тебя, я могла бы обратиться, кто еще захотел бы помочь мне… Это касается моих родителей. Я писала тебе, что у отца был удар. Но опустила разные подробности, так как думала… Ну, в общем…
– В общем?.. – повторил я выжидательно, поскольку она замолчала.
– В общем… Мне незачем объяснять тебе, какая я – какой я была всегда, – начала она. – Но сейчас мне нужно высказаться! Я не могу держать это в себе. Он… мой отец… он давно хотел уйти от матери. Думаю, между ними никогда не было настоящего взаимопонимания, но оба считали, что должны сохранить свой брак ради меня. И я тоже считала, что это правильно. Но несколько лет назад, после нашего с тобой последнего разговора и после того, как отца разбил паралич, я понемногу начала прозревать. И теперь мне кажется, что, если бы они расстались, его, быть может, и не постиг бы удар. Что этот удар стал закономерным итогом их совместного существования. Конечно, болезнь матери сыграла свою роль. Однажды он съехал из дома в гостиницу и прожил там месяц, пока я не пошла к нему и не заставила его вернуться – ради меня. Сразу после этого мы с мамой на два года уехали за границу… Ну, ты помнишь. А он поселился в Чикаго. Перед нашим отъездом он признался мне, что не любит мать – уже давно; что ему невыносимо жить под одной крышей с ней, особенно когда я покинула дом; что между ним и матерью никогда не было душевной близости; что только из-за наших семейных связей в Чикаго и Уитоне, из-за его адвокатской практики и заботы о моем благополучии… Короче говоря… ты сам знаешь – обычные претензии и отговорки.