Приехав в пансион, она не сразу пошла в музыкальное шале. Сначала около часа поговорила со своими старыми подружками и учительницами, а затем спросила как бы между прочим: «Сестра Агата еще здесь?» – «О да! Такая же, как всегда». Значит, все хорошо; она не изменилась; ничего не изменилось. Люсия подождала до вечерней прогулки. Засохшие желтые листья все так же шуршали под ногами на аллее. И вот появились две фигуры, и одна из них невероятно худая в длинной серой рясе, перепоясанная шнуром. Неожиданно, по словам Люсии, она почувствовала слабость и стыд – она, которая целовалась с мужчинами и начала сомневаться во всемогуществе любви. Однако женщины были всего лишь приятно удивлены встрече, сказали, что она становится настоящей молодой дамой, спросили, как ей понравился Париж. Люсии было жаль, что теперь она выглядит иначе, признавалась она мне, ей хотелось сказать: «Разве вы не видите, что я все та же безнадежная дурочка?» Но вместо этого она, как и ожидалось, заговорила о Школе изящных искусств, о своей матери и объяснила, что завтра ей уже придется уехать. Через мгновение в конце аллеи, глядя на свой любимый вид, она поняла, что ничего нельзя поделать. Она никогда не сможет никому объяснить свое странное состояние, которое длится уже два года.
Вскоре после возвращения в Париж она встретила Карлоса. Он был первым мужчиной, проявившим к ней серьезное внимание, и он не мог ей не понравиться. Высок, хорош собой, прекрасный танцор. Отец его был испанец. Мать, богатая американка, развелась с мужем и проводила жизнь в погоне за удовольствиями, как мать Люсии в погоне за здоровьем. Внешне и по манере разговора Карлос был настоящим американским юношей. Матери Люсии он был симпатичен, и она позволяла дочери проводить с ним время. По крайней мере раз в неделю. Конечно, она не подозревала, что темперамент у Карлоса испанский. В конце летнего сезона обе матери на месяц повезли своих детей в Биарриц. Они бы не противились их возможной влюбленности и даже тайному побегу. Но, как говорила Люсия, они с Карлосом заботились лишь о том, как весело провести время. Хотя Карлос подумывал, что неплохо бы жениться на ней, но ему, как он полагал, вполне хватало будоражащих кровь ухаживаний на грани «романа», все же не слишком серьезных.
У Люсии, по ее рассказам, теперь очень быстро развилась жажда приключений. Кроме того, она наконец получала удовольствие от мысли, что ей не нужно завидовать Ольге или чувствовать себя безнадежно невинной и неловкой. Хотя настроение Карлоса никак не влияло на его физические данные, он давно распрощался с иллюзиями и успел рассказать Люсии множество интересных подробностей в надежде пробудить ее любопытство и потом совратить. «Он даже описывал мне разные виды любви, к которым, по его словам, я его толкала из-за своей безумной девственности», – рассказывала Люсия. И все же ей нравилось лишь целоваться и танцевать с ним. В результате они танцевали так гладко, что их часто принимали за профессионалов. Но в такси, в коридорах и даже в сосновых лесах в окрестностях Биаррица она могла подарить Карлосу только поцелуи. Люсия рассказывала, что, возможно, сопротивляясь Карлосу, она получала какое-то странное удовольствие. Но ей всегда становилось ужасно грустно. Иногда она выпивала немного больше, чем следовало, теряла самообладание и плакала. Довольно часто ее веселье вдруг превращалось в отчаяние, и она всю ночь не смыкала глаз, пытаясь разобраться в себе. У нее не было причин так себя вести, рассуждала она, и при этом не решаться на следующий шаг. Однако перед ней маячила серая фигура, перехваченная на талии шнуром, от которой невозможно было избавиться.