Я думала, Робин нервничала тогда, в свой первый день в новой школе. Но то была просто сущая ерунда по сравнению с сегодняшним утром. Сейчас мой бедный ребенок бледен и вял, как никогда. Я бужу ее целых три раза, прежде чем она вылезает из кровати. На ее лице написано такое отчаяние, что, глядя на него, дрогнет даже каменное сердце.
– У меня живот болит, – ноет Робин. – Мне плохо.
– Робин.
– Мам, я серьезно. Мне кажется, меня сейчас стошнит.
Я обхожу вокруг стола и обнимаю ее, а потом сажусь рядом, положив ей руку на плечо:
– Бегством ничего не решить.
– Я никуда не убегаю. Мне плохо, что я могу поделать.
Вялость Робин сменяется ее негодованием.
– Что-то вчера вечером тебе не было плохо, когда ты ела огромный кусок йоркширского пирога.
– Может быть, как раз-таки поэтому меня сейчас и тошнит, что я вечером съела слишком много всякой фигни? Я же ела все эти сладости. Помнишь? Ты еще говорила, что меня стошнит. Ну, вот, – подытоживает Робин, триумфально выпрямляясь, прежде чем вспомнить, что она – умирающий лебедь, и снова печально опустить голову мне на плечо.
– Я знаю, что ты не хочешь идти в школу, – говорю я. – Я прекрасно это понимаю. Я тоже не хочу встречаться ни с кем из них. Но ты не сделала ничего плохого. Дейзи и ее мама ведут себя совершенно неуместно.
– Я ненавижу, когда со мной никто не разговаривает, – заявляет Робин. – Это просто ужасно. Я сижу в этом классе, и мне кажется, что меня не существует.
– А разве Пиппа не относится к тебе хоть чуточку дружелюбнее? Ее мама организует для нас поездку, помнишь?
– Да, наверное. Но даже Пиппа разговаривает со мной только тогда, когда никого нет рядом. Я ненавижу это.
– Да, моя хорошая. Я знаю. Это ужасно. И я полностью с тобой согласна. Просто давай потерпим еще немного. Посмотрим, вдруг будет получше? И если нет, тогда мы заберем тебя оттуда.
Робин недовольно хмыкает, но все же садится и ест тост на завтрак.
– Ты сможешь потерпеть еще немного, – говорю я. – Я уверена, что сможешь. А потом, кто знает, вдруг это окажется лучшей школой, в которой ты когда-либо училась.
Робин с хрустом проглатывает последний кусочек тоста и смотрит на меня испепеляющим взглядом. Я поднимаю руки в шутливом «сдаюсь» и отступаю назад, смеясь.
Вот мы уже выходим из автобуса около школы. Теперь мне тоже не до смеха. Особенно когда по крайней мере три мамочки, которых я узнала по утреннему чаепитию в кафе, демонстративно отвернувшись, проходят мимо меня, специально не здороваясь. Робин вся сгорбилась, ее лицо исказила мученическая гримаса. И мне потребовалось все мое самообладание, чтобы продолжить наш путь к школе, а не убежать прочь подальше от этого ужасного места, схватив свою дочь за руку.