А отец строг. Накажет неукоснительно за любую провинность. Когда старшие недосмотрели малых, когда нашкодили — никуда не денешься, — перед отцом ответ держать все равно придется. При обидах, ушибах, легких поранениях старались не плакать, терпели. Знали потому что одно: дойдет до отца — еще всыплет.
Было так и когда Павлуша с Васильком помогали отцу подрезать сливы и вишни в саду. Младший, сидя на дереве, оборвался и надрезал об сучок ногу. Увидев кровь, братья не испугались, а первое, о чем сразу подумали, — нужно терпеть, так как узнай батька про случившееся, тут же добавит — одному за то, что недосмотрел меньшего, другому — что не уберегся сам.
О матери Павлуши известно очень мало. Знаем лишь, что род ее происходит из крестьян Курской губернии. На сохранившейся единственной фотографии, где среди родственников находится и ее изображение, можно лишь с большим трудом различить черты лица женщины, прожившей нелегкую жизнь. Так что и о внешнем облике ее мало что можно сказать теперь. Василий Пантелеймонович Лукьяненко, старший брат, так пишет в своих воспоминаниях:
«Мать Евгения Авдеевна, урожденная Савенко, совсем не знала грамоты. Тихая, ласковая, с добрым и щедрым сердцем, она много трудилась и постоянно болела душой за каждого. Заботы о семье были смыслом и содержанием всей ее жизни».
Да, доброта, отзывчивость являлись отличительной чертой характера Евгеньюшки, как величал ее ласково Пантелеймон Тимофеевич. Соседки нередко забегали к ней отвести душу или поделиться радостью, и она выслушивала их с горячим участием, а если случалась беда, помогала, делилась с ними всем, чем могла.
Пантелеймону Тимофеевичу передалась от отца его увлеченность пчелами, так что к осени ежегодно десятиведерная деревянная бочка в кладовке наполнялась пахучим цветочным медом. Соседки знали об этом, но не всякий раз, нуждаясь в целительном лекарстве для прихворнувшего, осмеливались они попросить меда. Тут Авдеевна, понимая и чувствуя стеснительность пришедшей, часто сама предлагала то, за чем, собственно, и приходили к ней, как правило, в таких случаях. Вот как пишет об этом Василий Пантелеймонович:
«А то бывало и так — заявится соседка и говорит, говорит о вещах, явно не имеющих никакого отношения к цели ее прихода. Наконец, наговорившись вволю, собирается уходить. Тогда мать идет на выручку стесняющейся соседке и спрашивает: «Так вы, Ивановна, за чем приходили или так?» А та признается: «Да вот, Авдеевна, Гришуня наш заболел и забажалось ему медку. Решила у вас попросить, да смелости, видно, не хватило». Мать охотно брала у женщины посудинку, наполняла ее медом. Ни малейшего разговора о плате за него не допускала. И так поступала всегда».