Разные стояли вокруг него люди: и шумные туристы из Англии, и флегматичные светловолосые скандинавы, и наши колхозники из Средней Азии в тюбетейках, сибиряки в пушистых шапках. И разные, конечно, чувства испытывали эти люди, стоя у Мавзолея. Одни — с осознанием гордости за свою страну, другие — с недоумением и удивлением, видимо открывая нечто новое для себя в эту минуту.
Вдоль кремлевской стены прошел Павел Пантелеймонович в сторону Исторического музея. В Александровском саду постоял у Вечного огня на могиле Неизвестного солдата. Миллионы советских людей приходят к этому священному месту, и каждый вспоминает о своих близких, родных, погибших или пропавших без вести в прошлую войну. В те недолгие минуты, стоя возле огня, он снова мыслью был вместе с сыном. Попали на глаза кисти рябины в саду — кровь, любуется ли мерцаньем разлитого золота на куполах Кремля — и снова Гена стоит перед ним как живой, все такой же мальчишка. «Старею», — подумал Павел Пантелеймонович, отгоняя настойчивые мысли.
И он вспомнил прошлые свои приезды в столицу. С братом Василием он впервые приехал сюда в тридцать первом году. Сил хватало на многое, бродили подолгу. Поехали в Останкино. Гуляли по старинному парку. Стояла теплая осень. Желтые листы кленов опадали, светясь на лету под мелким дождиком. Скульптуры уже оказались укрытыми на зиму, и вместо них стояли торчком ящики.
Робко оглядываясь по сторонам, боясь ступить лишний раз на диковинный в разводах паркет, с изумлением слушали они неторопливый рассказ пожилой женщины-экскурсовода. Все, что видели они, — и паркеты, и гобелены, и чудесные поделки, — все это сделано было руками русских умельцев, а не привезено из каких-либо далеких стран. Это явилось открытием и удивляло. И конечно же, восхищало — народ наш проявил гений свой не только на поле брани, лучшие умы его преуспели не только в одних лишь научных открытиях и изобретениях, не только дошел он до Великого океана. Нет, не потому только велик он. А все наши дворцы, соборы, все произведения русского зодчества, по праву ставшие достоянием народа, не о том ли скажут пытливому разуму?