— Вы спешите? — спросит он, бывало.
— Да нет, дышу, — ответит Василий Степанович, поблескивая голубыми сквозь стекла очков глазами. — А где это вы французских булочек взяли? — пошутит тут же.
— В булочной Киор-Оглы, — отвечая на шутку, найдется Павел Пантелеймонович.
И пойдет-пойдет разговор — воспоминания о прошлой городской жизни, об общих знакомых, о политике речь зайдет, о философии. И. как всегда, кончится селекцией, избранницей их общей.
— Вы, уважаемый Павел Пантелеймонович, отбили-таки у меня заветную любовь мою, пшеничку, — лукаво поглядывая, скажет Василий Степанович. — Увы, что же я мог поделать? Вы были моложе меня. Понимаю теперь, почему возлюбленная моя досталась вам!..
— Заветное наше слово — хлеб. Говорено о нем, переговорено сколько! — отвечает Павел Пантелеймонович. — Читаю вот сейчас новую книгу о пшенице, рекомендую ее своим сотрудникам — «Пшеница и ее улучшение». Переводная. Как замечательно сказано там: для ботаника пшеница — злак, для химика комплекс органических соединений, генетик видит в ней загадочный организм, для земледельца это работа, а для заготовителя — обычный товар… Там у них, на Западе, конечно, пшеница еще и товарная культура для фермера, и фрахт для транспортировщика, и имущество для банкира, и козырная карта в международной игре для политика. Но все же самое ценное, самое главное — это то, что пшеница всегда была, есть и будет великолепным, не заменимым ничем иным источником питания для миллионов людей на планете!
— Хлеб да каша — пища наша, — вставит Василий Степанович, явно показывая, как мил и дорог его сердцу такой разговор.
— Хлеб да с маслом, особенно постным, каша — пища наша, — на лету перефразировав поговорку, живо заметит Лукьяненко. — Нет, поверьте мне, далек я от всякой лести, Василий Степанович, но сорта ваши — подсолнечник Передовик и Армавирский-3497, под которыми у нас в стране, если не ошибаюсь, засевается ежегодно до трех миллионов гектаров, — это ли не чудо! И масличность семян в сухом зерне пятьдесят пять процентов. Подумать только!
— Нет, а мне всегда удивительны ваши успехи, — прервет его Пустовойт. — У вас с самого начала был верный путь: вы первый указали на вредоносность ржавчины, вы взялись скрещивать географически отдаленные формы, в результате чего и получили более жизнеспособные гибриды с широкой перспективной наследственной основой. У вас есть шедевр — ваша Безостая-1.
— Может быть. Но мне видится будущее: уверен, появятся еще более продуктивные сорта. Но изменится и сам человек, возделывающий поле, возрастет его земледельческое мастерство. Наше сельское хозяйство оснастится еще более совершенной техникой. Я верю, что урожайность озимой пшеницы в семьдесят центнеров с гектара не будет редкостью…