— Да, перспективы у селекции огромны.
— Мечтаю о ста двадцати центнерах с гектара!
— Возможности почти безграничны, — повторяет, уже думая о чем-то ином, Пустовойт. — Жаль только: вот уйдете на пенсию, и селекция пшеницы на Кубани затопчется на месте. Ведь вы как никто знаете, что она, простите, держится на бескорыстной любви к делу, на энтузиазме, на самопожертвовании, если хотите. Нужно всю жизнь проработать на одном месте, не прыгать с места на место, быть однолюбом, подвижником. А много ли таких вы встречали?…
— Мои ученики… — делает попытку возразить Павел Пантелеймонович.
— Да, ученики… Конечно, конечно, — подхватит Василий Степанович, — вспомните, как вы работали вначале, когда переехали в Краснодар, тогда был совсем не тот размах. Это сегодня целые НИИ, великолепные лаборатории с новейшим оборудованием, десятки, сотни сотрудников. Твори! Вот как изменилась жизнь. Но в нашем деле нет какого-либо предела, вершины достижений. Сегодня это неслыханный сорт, а завтра практик-агроном отвергнет его, потому что жизнь не стоит на месте, требования к сорту повышаются с каждым днем. Да и природа не дремлет, насылая на поля и полчища вредителей, и сонмы невидимых глазу болезней. Не будем говорить о непредсказуемых стихийных бедствиях — они почти ежегодно наносят значительный урон культурным растениям…
Был октябрьский день 1972 года. Более грустного дня в своей жизни Павел Пантелеймонович не мог, пожалуй, припомнить. Возвращаясь с похорон Василия Степановича, он чувствовал такую опустошенность, какой давно не испытывал. Находившемуся с ним в тот вечер Владимиру Васильевичу Усенко признался:
— Знаете, я что-то плохо чувствую себя. За этот год так устал, что, кажется, не отдыхал вечность. Думаю поехать в Крым. Мне нравится там — красиво. Правда, врачи не советуют. Ну да все равно поеду.
И неожиданно после целого дня воспоминаний о покойном снова вернулся к нему:
— Нет, Владимир Васильевич, такого человека, как Василий Степанович, Кубани еще долго ожидать. Да и не только одной Кубани. Не каждому народу ждать таких людей — одного на целое столетие.
Ровно через неделю, 20 октября, Павел Пантелеймонович поехал в санаторий.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА КРУГИ СВОЯ
Решился, взял наконец Павел Пантелеймонович путевки. Давно так не хотелось отдыхать, как сейчас, хотя врачи и не очень советуют ему ехать. Говорят, повременить бы надо, сердце не нравится им, что ли. Но он настоял на своем. В Ливадию с Полиной Александровной добрались из Новороссийска по морю.
Осень в тот год выдалась мягкая, золотая пора увядания, казалось, застыла в прозрачных далях. Днем — спокойная синь моря и дальние линии берегов, после ужина — тишина парка посреди цветочных газонов, ухоженных клумб, непривычных для глаза пальм, миртов и сосен.