Когда приблизились к делянкам, оператор подошел к Владимиру Васильевичу и, отозвав того чуть в сторонку, попросил:
— Так при всем нашем желании ничего у нас не получится. Ну что это он — уткнулся в землю, хмурится, и ни слова, ни полслова. Нам надо показать зрителю академика Лукьяненко живого, в действии, а он идет, и никаких эмоций. Растормошите его. Кто-кто, а вы знаете его получше нашего…
На краю делянок Усенко, подняв с земли пшеничный листик, показывал на нем какую-то букашку Павлу Пантелеймоновичу. И заснял так их оператор — говорят они о чем-то своем, одним им известном у кромки хлебного поля…
Были потом съемки и в его кабинете, где рассказал ученый о сортах, выведенных под его руководством в последнее время. Говорил об особенностях их, об отличии от исходных родительских форм, о путях улучшения новых сортов. На завтра, на 13 июня, назначали съемки, но они не смогли состояться. Их просто не было…
И остались те немногие теперь кадры, что с благодарностью просматривают сегодня все, кто приходит и приезжает в институт, носящий уже его имя, за опытом, приезжают и приходят, чтобы поклониться памяти человека, посвятившего всю свою жизнь без остатка самому благородному делу на свете — борьбе за то, чтоб был на столе у нас каждый день и во всякую погоду кусок хлеба. Сделал это Павел Пантелеймонович с большой гарантией. И на многие годы вперед…
Так и звезды на небе — говорят же, что иные давным-давно погасли и исчезли, но все еще доходит до нас прежний их свет. С Лукьяненко сталось то же — не однодневные идеи или бесчисленные прожекты — материализация идей науки в кратчайшие сроки — вот что прежде всего ставим ему в заслугу мы, его современники и потомки…
И среди прочих бумаг остался на рабочем столе лежать листок — кому-то потребовалась его автобиография. Павел Пантелеймонович ее написал. Вся жизнь, долгая, сложная, расположилась на одном листке. Но не страницы — целых томов не хватит, чтобы вместить ее итог.
ДЕЛОМ — НЕ СЛОВАМИ
Размышляя о сегодняшнем и завтрашнем состоянии селекции, Павел Пантелеймонович не забывал и о прошлом. Конечно, несведущему может показаться странным, зачем это буквально с первых шагов своего поприща ухватился он за сорта зарубежной селекции. Отнюдь не экзотики ради это делалось. Не оказалось просто к тому времени среди местных сортов ни одного способного противостоять ржавчине. А опа с каждым годом отнимала все большую часть урожая.
Быть может, и есть его заслуга как раз в том, что удалось вовремя прийти к единственно верному заключению, а не распыляться по пустякам. Он справедливо посчитал тогда, что основной бич хлебов на Кубани — ржавчина, которая в отдельные годы снижает урожаи пшеницы на одну треть. Накопленный к тому времени опыт убедил: единственный путь борьбы с этим явлением — создать сорт, который обладал бы иммунными свойствами по отношению к вирусу, так