Однако на третьем году обучения в реальном училище, когда только-только Павлуша вошел в колею, случилось непредвиденное. Дело в том, что за обучение младших сынов своих Пантелеймон Тимофеевич должен был ежегодно вносить плату по 60 рублей за душу, то есть сразу 120 рублей. Сумма по тем временам немалая. Подошел срок, и тут оказалось, что он в состоянии пока рассчитаться только за одного. Нет у него сейчас денег. Значит, кто-то из двоих должен оставить учебу. Но кто? И выбор пал на Павлика. Он младший, может и дома посидеть годик. А Вася должен учиться — у него право старшего.
Долго переживал отец, не знал, как сказать сыну — мол, временно все это, ну, год-другой, а там, глядишь, появятся деньги, и учись на здоровье. Думал он, что жизнь станет покрепче с молодой вдовой, но та оказалась прижимистой. Забрала в свои руки все хозяйство, как истая казачка, да что-то чересчур. Ведет счет всему до мелочей: и сколько яиц накопилось в кладовке, и сколько масла коровьего стоит в погребе, и когда сало в городе подороже станет — все знает, всему учет ведет. Копит, бережет, не дает детям лишнего куска. Только и знает, что на продажу, на копейку все переводит. Не по душе все это Пантелеймону Тимофеевичу, не привык он так жить, да делать нечего — снявши голову, по волосам не плачут. Надо терпеть.
Мачехе не очень нравилась увлеченность отца своими младшими сынами. Настал час, и она сказала, когда однажды Пантелеймон Тимофеевич вошел в хату поздно вечером после игры в «дурачка» с соседями, что нравится это ему или нет, но осталось на учебу у нее только 60 рублей и ни копейки больше. К тому ж, заметила она, двоих сразу никто по всей станице и не учит. Слыханное ли дело? Да и к чему? Казаку грамота — чтоб читать-писать кое-как мог, а остальному вахмистр научит. Деды наши, говорит, кое-как крестик поставить могли на бумаге, а прожили не хуже нашего. Не забывай, что Петра скоро снаряжать надо, а деньги откуда возьмутся? Один конь обойдется во столько, что целый год можно и Васю и Павлика в реальном проучить.
Выслушал Павлуша отцовы слова молча. Горько ему стало в первую минуту. Но виду не подал. Может, и правда все наладится. Как знать — уродит хлеб на то лето, и будут у них деньги. И снова пойдет он учиться. Жаль только будет отстать от своих друзей — привыкли за три года друг к другу.
В первые дни он не знал, куда деться от скуки и невыразимой обиды. Часами ждал, когда Вася с занятий придет, расспрашивал его, смотрел тетрадки, даже готовил с его помощью домашние задания. Все надеялся на чудо.