Сами же пальцами ног перебирают от нестерпимо горячей и мягкой, как только что смолотая мука, пыли.
— Здрасьте, коли не шутите! — отвечает. — А чьи ж вы такие будете, если не секрет?
— Донцовы, — отвечают дружно, в один голос.
— Молодцы, — слышится в ответ.
И атаман продолжает неспешно свой путь. Дети же дожидаются, пока тот чуть отойдет, и, не сговариваясь, разом бегут, суетясь, ближним огородом под похилившимся плетнем, серым от пыли и времени. Пробираются, минуя грядки свядшей под полуденным жаром картошки, успевают полоснуть лозиной по развесистым, как свинячьи уши, и гулким лопухам, сквозь укропные душные кусты с золотистыми трутнями на медовых воздушных зонтиках-цветках, выскакивают из-за плетня уже другого двора, едва успев прикрыть за собой фортку. Замирают так, что сердце кажется теперь большим и громким. Когда шаги равняются с ними, приникшими к сухому хрусту плетеного забора, задиристо приветствуют, приставив ручонки к виску.
— Здрасьте, господин атаман!
— Здрасьте, — как ни в чем не бывало отвечает Дмитрий Пименович, приложив сложенные вместе длинные пальцы, указательный со средним, всегда почему-то эти два, к своему виску. — А чьи ж вы, интересно, такие будете?
— Донцовы! — как один отвечают ему.
Окончив столь удачно полуденное свое предприятие, мелкота убегает в поисках новых приключений.
Скоро случай свел Павлушу с Бирюковым поближе. За хлебозапасными магазинами — «гамазеями», как их тогда называли, на кладбище летним каленым днем сидят под часовенкой в холодке малые пастушата. С ними и Павел. Коровы разбрелись туда и сюда, улеглись в кустах вблизи крестов и могилок.
От нечего делать, от мертвой ли тишины со звенящими жалящими мухами, скуки ли ради, стали они разбирать мощенную плиткой дорожку. Установили на ребро одну за другой плитки и начали заваливать их так, чтобы они, с цокотом задевая одна другую, падали по цепочке таким образом, чтобы только что стоявшая стеночка превратилась в лежащую плашмя серую ленту. Должно быть, игра эта казалась им тогда то пулеметной перестрелкой, то чрезвычайно важной военной затеей…
И каков же был ужас их, когда над собой, над головами своими услышали они знакомый до страха голос:
— Здрасьте!
Онемевши от такой внезапности, дети не смогли проронить ни слова. Забыли даже, что надо сказать что-то Бирюкову в ответ на его приветствие.
— Так вот оно что! Молодцы! А я вас всех знаю, и очень даже хорошо. Если к вечеру дорожка не будет уложена на место, то плохо будет, и не так вам, как отцам вашим. А они, я думаю, спросят, чем вы здесь занимались. — Сказав это, он повернулся и ушел.