Давно растворилась в мареве высокая плотная фигура Бирюкова, а все еще никто из ошарашенных казачат не мог прийти в себя. Опомнились — и давай таскать пригоршнями пыль и старательно засыпать щели между вновь уложенными плитками.
Усердствовал в наведении порядка атаман, считал своим долгом вникать во все мелочи станичной жизни.
Нравится фельдфебелю пробраться в холодную осеннюю слякоть к хлебозапасным магазинам, неслышно подкравшись, застигнуть дремлющих казаков охраны врасплох и, заорав на них во всю глотку, начать хлестать плетью по чем попало.
Или, прознав, что на хуторах стали подваривать самогон из кишмиша, самолично проехать туда, а уже в виду куреней растянуться на линейке, притворившись пьяным, повелеть кучеру неслышно подъезжать, поравнявшись же со строением, вскочить и бежать в сарайчики и хатки, опрокидывая на ходу чашки, чугунки и макитры, куда могли бы схоронить наготовленное зелье.
СВАДЬБА
Война с германцем круто изменила станичную жизнь, казавшуюся до того безмятежной. С каждым новым призывом, новыми проводами на фронт пустели хаты.
Загадывал Пантелеймон Тимофеевич большую думку. На хлеб надеялся в том году как никогда, и было тому причин немало. Петра надо снаряжать, да в гвардию, известно, абы в чем не отправишь. Такие сборы все вытрясут, к тому же за двоих младших в реальное вносить плату потребуется. Как на грех, хлеб неважный в том году вышел. Кубань с троицы разлилась, затопила Красный лес так, что деревья на аршин стояли в воде. Потом на паи она хлынула. Весь месяц нивы залитыми стояли. Так что хлеб собирали только там, куда вода не смогла подняться, или с тех мест, откуда она быстро сошла, с тех, что повыше были. Приезжали из города чиновники, определяли убыток, что нанесла «троецька вода», да что толку? Помочь, так никому и не помогли…
А тут Петра женить пора подошла. Казак из него будет гарный, всем на загляденье. И ростом и лицом хоть куда — чернобровый, кровь с молоком, телом крепкий, засмотришься на него поневоле, особенно когда на коня сядет. Думал о нем отец, немало передумал. Меньшие пусть доучиваются, а Петра женить надо. Да он как будто и нашел себе кого-то, но пока не говорит. Упрямый, сам ни за что не скажет. Догадывался, конечно, отец, где допоздна стал пропадать Петро, да разве вытянешь из него? Ни слова. Была б мать жива, той бы он все сказал, открылся, а с этой они что-то не ладят. Не особенно.
Дело к покрову шло. Как-то утром, еще серело, Петро выпускал барашков из базка, а отец остругивал топором новый кол из акации, чтоб на время подпереть поломанный плетень. Случился между ними такой нескладный разговор: