Может показаться удивительным, что после таких сочинений, выступлений, Святогора не отправили в какую-нибудь “специальную” школу. Или на какое-нибудь серьёзное лечение. Но учился он, кстати, хорошо. Даже опережал некоторых одноклассников.
Так что, по итогу, к окончанию школы всем стало проще закрыть глаза на эти его “рассказы”.
Все решили единогласно принимать это как больные фантазии несчастного ребёнка.
Которые ему было просто необходимо рассказывать всем.
Как-то случилось, что Святогор не ходил в школу целых две недели подряд. И его бабушка даже ничего не сообщила учителям − что с ним.
Я думала, что с ума сойду. И хотела убить каждого, кто зло шутил про него: “Святогорик, наверное, шустро спустился в царство вслед за мамкой”.
А когда он вернулся, то был уже даже не бледный, а какой-то серый и очень, очень худой. Яркие глаза со слипшимися густыми ресницами болезненно сияли.
Чёрно-вишнёвые губы.
Мой Принц.
Я тогда совсем обезумела. Хотела любого взаимодействия с ним, изнемогала.
И не могла подойти при всех, заговорить, поддержать.
Поганая трусость.
Просто последовала за ним со школы после уроков.
Долго плелась на небольшой дистанции позади Святогора, он постоянно оборачивался, и мы не говорили друг другу ни слова.
Это длилось час. Час ходьбы.
Когда мы пришли к пункту назначения, было уже совсем темно.
Стало очевидно, что Святогор “привёл” меня не к себе домой. Вокруг были пышные кусты, высоченные деревья − дождливое небо едва пробивалось сквозь их мощные ветви. Густой, плотный мрак. Будто бы старинное кладбище, но могил не видно.
Воздух заряженный. Энергетика была жуткая, но я, помню, радостно пылала изнутри. Святогор. На расстоянии вытянутой руки.
Святогор.
И ледяная грязная статуя гигантского ангела справа от нас.
Мы долго смотрели на этого прекрасного Ангела. Вместе. Тяжело дышали в унисон.
И облака пара из ртов ласково окружали нас, будто бы обнимая.
Я горела, горела, горела, хотя была холодная осень.
И моросил мелкий дождь.
Губы мои были мокрыми, а ресницы слиплись. Щёки − словно в слезах.
− Мой Отец часто говорил мне, что если будет невыносимо грустно, следует просто поцеловать этого Ангела в левую кисть, а правую крепко пожать, − грустно улыбнулся Святогор.
− Тебе грустно? − сказала тогда я, будто в трансе, и тут же заткнула себе рот. − Прости, Святогор. Я такая дура.
Он ничего не ответил. Воцарилась тишина. И затем, подняв глаза, я увидела самые драгоценные, изумительные, трогательные черты, я увидела самое красивое лицо во всех существующих мирах.
Глаза Святогора светились. И кожа белела во тьме. Волосы цвета неба самой жаркой ночи прилипли ко лбу. Святогор слегка улыбался, мягко.