– Даже не думай, – тихо произнёс Берен.
Тамари резко выпрямилась, залилась краской: действительно, что это она сейчас собиралась сделать, чёрт возьми?!
– Даже не думай снять её, – закончил егерь.
– Кого – её? – удивилась Тари.
– Повязку. Ничего интересного там нет, – невозмутимо ответил Берен, приоткрыв глаз, и эта невозмутимость после прикосновений прохладных пальцев Тамари давалась ему нелегко: сложнее было разве что притворяться спящим.
Девушка нервно усмехнулась:
– Я и не…
Вот чёрт, – скажет: «я и не думала», тогда возникнет вопрос, что ей понадобилось так близко от его лица! Тари покраснела ещё сильней. «Просто провалюсь от стыда прямо здесь, идёт?» – подумала она, поднимаясь с кровати, но Берен удержал её за руку.
– Останься, – он сел, и их лица оказались так же близко, как были незадолго до этого, только сейчас уже никто не спал.
«А спал ли тогда?» – усомнилась Тари, опуская глаза, но краснеть ещё ярче было уже некуда. Спрятаться бы за волосами, как она привыкла, но на свою беду забрала их в пучок на затылке, чтобы было не так жарко – августовский денёк разгулялся на славу.
Берен чуть отодвинулся, неверно истолковав её замешательство. Тари сидела против света, и солнце золотило нежную линию её изящной шеи и обнажённых плеч. Сквозь просторное платье и рукава-фонарики отчётливо проступали тени тонких изгибов её тела, и от них так непросто было отвести взгляд, но Берен всё-таки отвёл.
Эмоции Тари читались размыто и как-то смазанно, – практически не читались вовсе, но он чувствовал её смущение на грани стыда и расценил его как неловкость после его вторжения в очень личные, очень болезненные воспоминания.
«Как слон в посудной лавке! Вломился, натоптал… Потом ещё и сознание потерял, герой. Сам-то даже повязку с отсутствующего глаза ни за что не снимет, пряча уродливые рубцы, а Тари пришлось обнажить гораздо более глубокие шрамы на своём сердце. Почему людям свойственно стыдиться своей боли, хотя стыдно должно быть тем, кто её причиняет?» – думал Берен, и ему отчаянно хотелось поддержать Тари, утешить, успокоить, но он не знал, что и как сказать, чтобы не сделать ещё больней.
Тари казалось, что её щёки успели сменить пятьдесят оттенков бордового, пока Берен держал её за руку. Точнее, он задержал её за руку, когда она поднялась, чтобы уйти, и теперь её ладонь просто лежала в его ладони, и Тари совершенно не знала, что с этим делать. Он не держит её. Вон, даже отодвинулся подальше! И смотрит как-то… напряжённо. А руку не убирает наверняка просто из вежливости. Ждёт, когда она первая сделает это, чтобы не обидеть её. Соломир после смерти Асинэ делал то же самое: не реагировал на такие прикосновения Тари, и она теряла надежду. Нелюбовь пережить можно, к нелюбви она даже привыкла, но нет ничего страшнее вежливого равнодушия.