– Я… хочу остаться, – девушка зябко обхватила себя за локти.
– Добро пожаловать в семью, деточка! – Нила обняла Тари мягко и бережно, словно птица крыльями укутала. – Да ты дрожишь! Замёрзла? Немудрено, немудрено! Предрассветный час самый холодный, да ещё и туман этот с реки. Проходи, я напою тебя горячим чаем.
После того, как Тари задремала, заботливо укрытая вязаным пледом, Нила вышла на улицу. Поглаживая круглый бок своей чашки, прислонилась плечом к стене вагончика, глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Достала из кармана брюк под халатом маленькую бутылочку с тёмной, пахнущей клопами жидкостью, щедро плеснула в свой чай.
– Ну что, профессор Ганзман, старый балбес, – усмехнулась она, поглядев на светлеющее небо, – надеюсь, тебе оттуда хорошо видно? Так вот и гляди, как я докажу свою теорию! Кусай теперь локти, узколобый индюк! Вы все сильно просчитались, не послушав меня тридцать лет назад, – она отпила чаю и улыбнулась своим мыслям.
Из-за вагончика бесшумно выступила высокая тень.
– Что тебе, Бор? – осведомилась Нила, не оборачиваясь на мужчину.
– Всё получилось? – робко спросил он.
– У меня всегда всё получается, пусть и не сразу. Маленькую отвезёте завтра к Ондатре, поживёт пока у них. Лет через семь-восемь она нам пригодится.
– Вы, как всегда, дальновидны, старшая мать, – кивнул Бор.
– «Мать»! – хмыкнула женщина.
– Простите, профессор Дарер, привычка.
Глава 13
Берен постучал в очередную дверь – достаточно обшарпанную, чтобы хозяйка не побрезговала возможностью подзаработать, сдав комнату на ночь. Дверь приоткрылась, над натянувшейся между нею и косяком цепочкой блеснул серый глаз:
– Чего надо? – недружелюбно осведомился голос из-за двери.
– Переночевать не пу́стите? Я заплачу́.
– Иди отседова! Не надо мне ничего! – дверь с треском захлопнулась, оставив Берена созерцать облупившуюся коричневую краску.
– Пьёшь? – скрипнули сзади.
Берен обернулся. У крыльца, задрав голову, подслеповато щурился сухонький старичок в кепарике, пытаясь разглядеть егеря из-за толстых стёкол квадратных очков с широкой оправой. Заношенный пиджачок с оттянутыми карманами надет на загорелое до черноты тело, прикрытое под пиджаком разве что галстуком на растянутой резинке; рабочие брюки подвязаны огрызком верёвки, а штанины открывают тощие голые щиколотки, торчащие из огромных стоптанных башмаков, на одном из которых молния сломана и не застёгивается. В руках у дедули ручка уродливой тележки на разных колёсах, сколоченной из разномастных деталей и необструганных кривых досок. Сверху на тележке навалена куча непонятного тряпья, из-под которого торчит самоварная труба и выглядывает краешек замызганной электроплитки.