«Киселёв!» – начинала она, и мы все интуитивно втягивали головы в плечи. «Чего ты во время контрольной пялишься в окно? У тебя такой приличный потенциал, а ты его не реализуешь».
Дурацкое слово, я его ненавижу.
Жаль, что на внутренних рейсах нельзя купить спиртное. Я бы сейчас влила в себя еще сто грамм коньяку.
И что удивительно, в любви я была счастлива ни где- нибудь, а в больнице.
***
Мы встретились в лифте. Меня только что положили на очередную плановую операцию. Ту самую, четвёртую по счёту. Я тогда жила уже в своём городе, приехала в Москву, в институт травматологии и ортопедии по вызову. Мама должна была приехать ко мне, когда меня прооперируют.
Я поднималась на лифте из приёмного отделения с тоненькой и чистенькой ещё историей болезни в одной руке и довольно тяжелой сумкой в другой. На третьем, где располагалась физиотерапия, лифт остановился, двери открылись, какой- то парень с рукой в повязке- косынке, занявший собой почти весь пролёт, спросил меня:
– Вы наверх? – Я кивнула, и он вошел.
– Вы такая грустная, – сказал он. – Не грустите, у вас всё будет хорошо.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. – Он улыбнулся. Оказалось, мы ехали с ним на один этаж. Там он взял у меня сумку и спокойно повел в палату. Как потом выяснилось, он знал, что в отделении освободилось «место». Он сам ждал этого «места», только оно оказалось в женской палате, и поэтому он остался «жить» в кабинете врача, своего друга.
Я бы отдала Богу душу (или Дьяволу, мне всё равно) за то, чтобы узнать – какие же всё- таки химические соединения играют нашими судьбами, вызывая это чувство – любовь. Я хочу просто это узнать, без всякого применения на практике. Мне интересно, вот этот атом, или эта молекула, или эта белковая структура или это ещё чёрт знает что, это они играют с людьми в такие шутки? Ведь парень тогда мне просто улыбнулся, но в моей голове что- то сделало ЩЁЛК! И за те две минуты, что он провожал меня до моей палаты, я влюбилась в него настолько, что забыла, кто я такая, зачем здесь нахожусь, и только смотрела в его лицо, ощущала его улыбку, и сразу безоговорочно поверила, что у меня действительно будет всё хорошо. Я помню его улыбку до сих пор; даже лица его практически уже не помню, а вот сияние доброты, дружелюбия, заинтересованности во мне помню.
Оказывается, он, как и я, играл в баскетбол. Был студентом, на какой- то игре сломал ключицу. Кость срослась, но рука болела. Баскетбол оставил, работал в каком- то минпромчего- то (его название мне ни о чём не говорило, да я и не запомнила из аббревиатуры ни одной буквы). Его одноклассник, как оказалось, мой теперешний лечащий врач, положил его к себе в отделение, чтобы подлечить. Физиотерапия, гимнастика… Вечером доктор шёл домой, а ключ от кабинета оставлял моему другу. Мой друг… Даже в своей памяти я не называю его по имени. Имя не играет никакой роли, только смутно плавающая в памяти улыбка, руки… да, руки я помню, они были красивыми. И мне всё ещё кажется, что та самая обычная больничная комнатушка была главной точкой счастья в моей жизни.