Пятьдесят пять градусов, это холодно, да. Но мне сейчас даже жарко от воспоминаний. Хорошо бы это все мне приснилось. И про больницу, и про ногу… Как будто ничего этого нет и не было, а на самом деле я лечу с какой- нибудь конференции из Германии, задремала в самолете. Когда объявят посадку, я легко поднимусь со своего места, достану сверху свой модный чемодан из дорогого пластика и, ловко лавируя между пассажирами, поспешу к выходу. В зале прилета меня обязательно встретят Миша, муж, бывший баскетболист, и мама. Не старая еще, не умершая несколько лет назад от сердечного приступа, а вполне еще молодая. В том возрасте, в каком она выхаживала меня в больнице.
Если я и люблю кого- нибудь теперь, кроме Миши, так это Риту.
С Ритой мы тоже познакомились в больнице. Но не в Москве, в нашем городе и значительно позднее. Случайно попали в одну палату. На удивление, я тогда лежала не «с ногой», схватила бронхит. А вот у Риты болели колени.
Два раза в год, осенью и весной, Ритины её коленки превращаются в бледные, наполненные жидкостью, курдюки. Жидкости так много, что кожа над суставом, кажется, готова лопнуть. Согнуть ноги невозможно.
– Я готова была бы терпеть боль, если бы у меня была возможность ходить, – Рита не жалуется, она просто констатирует данность. – Но в том- то всё и дело, что из- за чёртовой жидкости я фактически прикована к постели.
Она сидит на больничной койке с вытянутыми ногами и распущенными по плечам волнистыми волосами. Лицо у нее, гладкое, круглое, восточное. Плоские щеки, высокие скулы, губы и брови выгнуты спортивным луком. Волосы с висков уже начали седеть, хотя Рита меня значительно моложе. Она по- шамански раскачивается вперёд- назад всем телом, и при каждом отклонении назад гулко стукается головой о спинку кровати. Она делает это специально, говорит, что боль в голове маскирует боль в коленях. Стоит ей только лечь спокойно, ей кажется, что кто- то рвёт её суставы горячими щипцами.
– Это, как рожать. Терпеть невозможно, но никуда не денешься, – устав качаться, Рита ложится на живот и закусывает угол подушки. Ей было бы легче, если бы можно было кричать, но она стесняется меня.
– Кричи, – говорю я, но Рита все равно не кричит. Она растирает колени руками, переворачивается то на спину, то на бок, терпеливо ждет пока придет медсестра со шприцем. В шприце гормон. Без гормонов не помогает ничего. Рита сидит на них уже лет десять. Это от гормонов лик ее стал лунообразен.
Рита рассказывает, что до болезни она была красавицей. Я этому верю. У неё и сейчас выдающееся лицо. Нос с лёгкой горбинкой, губы, огромные блестящие глаза. Когда Рита прикрывает веки, у меня возникает впечатление, что я в театре в конце спектакля. Представление окончено, пора расходится по домам.