И тут до меня дошло, что всё- таки что- то происходит. И это не связано ни с олимпиадой, ни с новыми туфлями, а связано с чем- то другим, чего я не понимаю.
Вслед за другими я спустилась на первый этаж, в слесарную мастерскую. Станки там стояли посередине класса, а стулья вдоль стен. Парт не было, вместо доски были развешаны какие- то таблицы, и пахло в ней незнакомым, взрослым – металлом, мокрыми тряпками, мазутом и пылью. Невзрачный мужичок, преподаватель труда, был явно смущён присутствием такого количества девочек и, объясняя материал не знал, к кому обращаться – только ли к мальчикам или ко всей нашей ораве.
Я выбрала место специально рядом с Зу- Зу. При других обстоятельствах она просто зажглась бы от счастья и осыпала меня конфетами, которые беспрерывно сосала не только на переменках, но и тайком на уроках, но сейчас она низко склонилась над своим портфелем и рылась в нём подозрительно долго. Это тоже показалось мне странным. Я огляделась. Оленёвой не было, Никитина тоже. Швабра забилась в угол и рассматривала там журнал мод. Валя Синичкина вдруг подошла к станку, с которого Киселёв сметал стружку, и тоже взяла щетку, чтобы ему помогать. Остальные девочки расселись по мастерской кто куда. Мальчики, сгруппировавшись возле трудовика, передавали из рук в руки и рассматривали какую- то металлическую деталь.
– А почему, собственно, у нас сегодня нет домоводства? – машинально спросила я Зу- Зу, пристраивая свой пакет с юбкой так, чтобы он не запачкался.
– Не знаю. Говорят, Исса уволилась. – Лицо Гузель лоснилось от пота, а на лбу, над почти сросшимися над переносицей бровями, не смущаясь, пламенели четыре юных прыща.
– Как это уволилась? – Я очень удивилась. Исса действительно на каждом занятии твердила, что, доработав до пенсии, ни дня не останется в школе, так ей надоело смотреть на нас, на идиоток. Но уйти, не доработав учебного года…
– Ну, я не знаю, – лицо Гузель залоснилось ещё больше, она наклонилась доверительно почти вплотную ко мне, и мне стало ясно, что у неё есть во рту больной зуб. – Кажется, её уволили из- за того, что она ощупывала на уроке наши коленки.
Я отстранилась и некоторое время соображала.
– А это что, запрещено законом?
– Но это ведь неприлично – трогать коленки, разве нет? – Зу- Зу почти каждую фразу сопровождала вопросом, как в английском – don't you? Is not it? – опережая этим свое время. Это ведь теперь стало общепринятым: «Тебе хорошо? Нет?» Мне казалось, что ей когда- то за эту тему поставили пятёрку, и она, как бы в закрепление, требует подтверждения своих слов у всех и каждого. Смешно, но мне ни тогда, ни сейчас ни от кого и ни в чем никаких подтверждений не требовалось. Вот только если в чем я еще теперь сомневаюсь, так это в своем непременном, хорошо предсказуемом когда- то счастье. И это кажется мне еще более смешным…