— Пойдемте орехи таскать, вон их тут сколько! Только несколько шагов сделал — с востока ударила молния, потом другая, третья! И этот лес загорелся, как порох. Я как руки поднял, закричал:
— Господи, спаси нас! Прости нас, что нам делать?!
Сверху слышится голос — мощный, как гром:
— Молитесь! Вот так будет земля гореть — с востока на запад, с севера на юг. Молитесь!
И в третий раз прозвучало тише, уже так умиротворенно, умилительно:
— Молитесь…
А я все кричу, меня всего трясёт. Уж сколько минут длилось это видение — не знаю, только проснулся я весь в поту, даже вся рубаха была мокрая. Перепугался страшно. Бросился на колени перед иконами и из глубины сердца выкрикнул:
— Господи! Господи!!! Буду, буду ходить в церковь! Всегда буду — что бы ни случилось!
Ну, а потом я всю жизнь решил Богу посвятить. Меня рукоположили в диакона, а в 1976 году в Ташкенте — в священника.
Как раз во время моей болезни, когда я на костылях с трудом доходил до церкви, ко мне домой нередко приходили верующие. И начали за мной следить кагэбэшники. Однажды заехали на машине прямо домой. Все осмотрели, потом пригласили с ними поехать. В органах у нас пошел странный разговор.
— Валентин Яковлевич, зачем вы с церковью связались, что она вам дает? Мы знаем, как вы воевали, — ваши родители столько благодарностей получали! Вы — защитник Родины, заслуженный человек, орденоносец! Сколько у вас воинских наград! Это даже в голове не умещается: вы — и церковь! Что она вам дает?
Ах, вон оно что! Вот почему взяли меня в оборот! Я отвечаю просто:
— Я благодарю Бога.
— За что?!
— За то, что живой остался.
— Так не вы один в живых остались — вон их сколько. Да только все не ходят по храмам.
— Так мне куда деваться-то? — доказываю им я. — Только в церковь — Бог меня спас на фронте.
— Но ведь многие спаслись! Сколько мы боремся с отсталостью — а вы, заслуженный человек, все еще в церкви. Разве не помните, что вашего отца сослали за церковь?
— Ну что же, — говорю, — и меня ссылайте…
Вот так вот и поговорили. Прощаясь, я им сказал:
— Вот когда душа ваша пойдет на Небо, а плоть зароют — тогда и в Бога поверите.
— Ого! Как на два метра зароют — вот и конец! — смеются следователи.
— Нет, только начало, — отвечаю. — Только начало будет.
Они меня даже фотографиями пытались смутить, которые они сделали в церкви. Но все равно я не испугался — чего бояться-то?
И прежде меня вызывали в «органы», когда в 1946 году работал в магазине в Макарьевке и в церковь еще не ходил, — не было ее в нашем селе. Приехал с фронта — мне даже отдохнуть не дали: сразу на фронт трудовой. Ну, я ж тогда еще молодой был, крепость во мне была. Поработал я месяц или больше — приходит комендант. Дождался, когда рабочий день кончился: