Село Чебаки, дом Иваницких. Покровская церковь находилась через дорогу напротив дома
Сами ели, людям давали, а тут ещё и ребятишки детдомовские стали часто приходить. Как же им не дать? Да, при том их необходимо было привлекать не для того, чтобы к церкви приучать, а для того, чтобы не хулиганили. А они ведь однажды нам такое учудили. Взяли да дохлую собаку за хвост привязали к колоколу. Да и стёкла в храме выбили. Вот и нужно было их гладить по головке за эти шалости, чтобы впредь не пакостили. И, правда, после того ни одного подобного случая не было».
Через дорогу от монастыря стоял и стоит уникальный особняк. После войны в этом особняке был детский дом, тогда усадьба сохранялась в идеальном порядке.
В Чебаках в 1957 году дни шли за днями, — возвращается в прошлое о. Серафим, повествуя о подробностях того бытия.
Зимой приехал иеромонах Иннокентий. Стали служить с ним, а о. Мисаил вовсе заболел. Потом приехал ещё один парень Димитрий, а потом — иеродиакон Питирим. Таким образом, нас, братий, доходило до шести человек. А потом по одному стали разъезжаться. Отец Роман (Жеребцов) уехал (рукополагаться), потом — другой, третий. Но всё‑таки нас осталось опять четверо: о. Мисаил, о. Иннокентий, о. Трифон и я.
Зиму прожили, слава Богу. А летом — опять новости. О. Мисаил всё устраивал по‑своему.
Вот как‑то однажды он мне говорит:
— Знаешь, ведь мы с о. Иннокентием дали обет жить неразлучно, я его хочу взять к себе вторым. А ты давай соглашайся принять сан священства. И останешься настоятелем. Будешь здесь с Трифоном жить потихонечку, справишься.
Но я уж тут не на шутку заупрямился:
— Нет и нет, я ничего не понимаю, и к тому же молод ещё.
Да и действительно, что я тогда понимал?
Поехал опять о. Мисаил к митрополиту Нестору и, вернувшись, сказал:
— Давай, срочно собирайся ехать в Новосибирск.
Я опять противлюсь. Но он тут разгневался и давай мне причитать:
— Что ты? Архиерея прогневаешь. И будешь жалеть потом, что не принял сан от такого святителя.
Пришлось согласиться. Дал он мне крест наперсный, денег и проводил. Я поехал.
Боже, Боже! Неужели это я буду иеромонахом. Служить Литургию, отпевать, причащать, крестить и венчать? Ну, что ж, думаю себе, теперь, пусть что хотят, то и делают. Ведь не без воли же Бога всё совершается.
Я‑то сам по себе не страшусь принять на себя великое дело служения Богу и людям. Но страшусь другого, то есть того, что я недостойный, грешный и неспособный даже.
Вот эти последние слова я Владыке сказал.
А он:
— Медведя учат. А ты ведь человек — разумное животное. Ничего, благодари Бога, это — твоё призвание, — утешил Владыка.