Возрождение церковной жизни в Сибири. По страницам дневников архимандрита Серафима (Александра Егоровича Брыксина), в схиме Иринея (Крицак, Шалакин) - страница 7

Это отец привёз на своём транспорте маму, которая была на горе, справляясь по хозяйству. Ухаживала за домашними животными, которые вынуждены были при таковых стихийных бедствиях обитать по горам.

Чем это кончилось, не знаю.

Надо, правда, прибавить к тому рассказанный случай, как однажды старший брат, увлекшись плаванием на плотике, изъявил желание и сестрёнку покатать. И вот в порыве своего удовольствия он довольно‑таки далеко угнал свой плотик. И не заметил, как его начало притягивать быстрое течение реки, которое могло бы и навсегда притянуть. Но, видно, Промыслом Божиим этому не суждено быть. Заметили соседи и поспешили ликвидировать сию беду.

Простояла вода около месяца, причинила кое‑кому неприятности и ушла.4 Постепенно она вошла в свое русло и, как была не была, по-прежнему понесла свои воды в просторы морской пучины. Вместе с ней и моя жизнь потекла вперёд к миру, который также шумел бесчисленными суетами жизни.

В 1938 году родители переметнулись на городское местожительство и работу. Кое-как, с горем пополам, отец устроился, нашёл квартиру и стал доставлять нас, то есть мать нашу с нами к новому месту, — вспоминает о. Серафим о своём детстве и пути в Кузбасс.

Зима. Холод. И вот — две повозки двигаются по снежной дорожке. Первую повозку тащит лошадка, вторую — бычок. Каков вид этого бычка, не знаю, ну, а то, что нас четверо, нет — даже пятеро живых малышей, прятались под одним тулупом в этой повозке — помню.

Трудная дорога. Много поту потерял бедненький бычок. И это видно, потому что всякий раз при подъёме нас заставляли двоих высаживаться и частыми детскими шагами тащиться за санями. Где‑то ночлег состоится. И опять тронулись в путь.

Нелёгкое это путешествие, но для нас, детворы, оно не было в тягость. Было, наоборот, довольно интересно, когда проезжали глухую сибирскую тайгу. Где‑то птица пролетит, рассекая холодный воздух взмахом своих крыльев. Дятел нарушит тишину ударом своего клюва. А тут и заяц, не стесняясь, вприпрыжку перемахнёт нашу дорогу, да ещё и остановится, подняв горделиво свою мордочку: вот, мол, посмотрите, что не такой уж я трусишка, как это вам рассказывал обо мне ваш дедушка. А вот — след волка. Правда, хоть он и смелый, но почему‑то не желал иметь с нами тесного знакомства и предпочитал выгодно укрыться.

Нелёгкий путь нашего путешествия по таёжным просторам, но, вероятно, и жизнь тяжела здесь этим обитателям. Может, я и ошибаюсь, но вот этот случай меня заставил пожалеть бедных птиц и зверей. Именно вот этот:

— Стой, окаянный! Куда прёшься?