Папу поскорее увели со ступеней виселицы обратно в тюрьму, начальника тоже, но это нас не остановило. Сейчас мы были готовы разнести эту тюрьму Хьюметт по кирпичику. И разнесли бы, если бы смогли пробиться за ограждения. Меня несло вперед, но я постоянно оборачивался. Оборачивался посмотреть, где сидят эти. Ее я не видел. Где она? Смотрит на все это и наслаждается бесплатным аттракционом?
Все Кресты спешили к выходу из двора. Нас-то загнали сюда и оставили стоять, словно скотину, а им устроили сиденья. Нас провели в боковые ворота и быстренько затолкали на нашу сторону двора. А Крестам позволили приехать на машинах и рассесться, словно они пришли развлекаться, посмотреть балет или там кино. Нас всех до единого обыскали и просветили рентгеном. А ни одного Креста, готов спорить, даже не остановили по дороге.
А потом они удивляются, за что мы их так ненавидим.
Появились первые раненые. Я увидел, как впереди меня кто-то упал, и хотя те, кто рядом, пытались помочь ему подняться, сзади продолжали напирать. Крики, вопли, визг и давка. Отлично. Именно этого мне и не хватало. Не хватало возможности кричать и пинаться, и чтобы никто не мог остановить меня, потому что я один из многих. В этот миг я вдруг ощутил, что способен голыми руками вырвать металлические ограждения из бетона под ногами. Я был непобедим – такая ярость переполняла меня. Это чувство пьянило, и я ликовал. Тут кто-то схватил меня за руку. Я обернулся, готовый к бою. Это была мама.
– Каллум! – закричала она. – Пошли отсюда. Я хочу увидеть твоего отца.
– Мама?..
И тут моя ярость, грозившая смести все на своем пути, вдруг угасла. Я стоял, смотрел на маму и ждал, когда стихнет жгучая боль внутри, ждал, когда весь мир вокруг снова станет многоцветным – а не просто кроваво-красным.
– Идем. – Мама потянула меня за собой, прочь от толпы. И я последовал за ней, как ни сокрушительны были накатившие на меня горечь и досада.
– НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ НИКогда ТАК СО МНОЙ ПОСТУПАТЬ!
– Не смей так со мной разговаривать. – Мама сдвинула брови.
Но меня было уже не остановить. Папа сразу поехал обратно на работу в машине кого-то из коллег, бросив нас с мамой и Минервой добираться домой одних. И с каждой секундой подавленное бешенство вгрызалось в меня все глубже и глубже. Мама вошла в дом и прямиком направилась в кухню. Минни бросилась наверх, к себе. Я пошла за мамой.
– Как ты посмела тащить меня на это… это… не знаю что? Как ты только посмела?
– Мы обязаны были поехать. Это наш долг.
Мама достала из холодильника полупустую бутылку шардоне.