– Слышь, там к тебе посетитель, – сказал мне Джек, мой надзиратель.
– Посетитель?
Джек угрюмо кивнул. Он был Крест, но за то недолгое время, которое я пробыл в тюрьме Хьюметт, мы подружились. Уверен, так нельзя. Но если Джек не против, разве я стану возражать? Я поглядел на него. Судя по лицу, этому посетителю я вряд ли обрадуюсь. Я понятия не имел, кто это мог быть. С тех пор как меня посадили в тюрьму Хьюметт, посетителей ко мне не допускали, поэтому мне стало, мягко говоря, интересно.
– Мужчина или женщина? – спросил я.
– Мужчина.
– Надо полагать, отказаться я не могу?
Джек снова кивнул.
– Ладно, – я взял футболку. – Только оденусь…
– Ни к чему. Тебя не поведут в зал для свиданий. Он сам к тебе придет.
– Сюда?
– Ага!
Я все равно натянул футболку. Днем в камерах было жарко, как в духовке, и хотя нам полагалось быть одетыми, надзиратели по большей части смотрели сквозь пальцы, если мы раздевались до пояса. Я снял футболку, когда она начала липнуть к потной коже, как кухонная пластиковая пленка. В коридоре загремели шаги. Мужские шаги – решительные, тяжелые. И, судя по звуку, яростные. Я стоял и ждал. Потом за решеткой показался человек. У меня отвисла челюсть. Камаль Хэдли. Вот уж кого я не ожидал увидеть!
Он вошел в мою камеру. Джек остался снаружи. Камаль был в асфальтово-сером костюме и ярко-синей рубашке с галстуком в тон. Черные туфли были так начищены, что я видел в них отражение лампы дневного света под потолком.
– Можете оставить нас, – распорядился Камаль, не сводя глаз с моего лица.
– Но это… – начал было Джек.
Камаль повернулся к нему и одним взглядом отмел все возражения. Джек двинулся прочь по коридору. Я подумал, что сейчас удобный момент вырубить Камаля и убежать по коридору. Но далеко ли я убегу? Тогда я подумал, что сейчас удобный момент просто вырубить Камаля – так, за все хорошее. Соблазн был, безусловно, велик.
– Уверен, ты догадываешься, зачем я здесь, – сказал Камаль.
Вообще-то нет, поэтому я промолчал.
– Я здесь, чтобы предложить тебе сделку, – продолжил Камаль.
– Какую сделку?
– Если ты сделаешь, как я скажу, я добьюсь, чтобы тебя не повесили. Тебя приговорят к пожизненному заключению, и я добьюсь, чтобы ты пробыл в тюрьме лет восемь-десять, не больше. Выйдешь еще молодым, вся жизнь будет впереди.
Камаль говорил, а я изучал его. Ему было тошно тут находиться, ему было унизительно просить меня о чем бы то ни было – и ему было трудно скрыть, как ему все это отвратительно. От этого я улыбнулся про себя. У меня есть что-то такое, что ему очень, очень нужно. Только вот что?