Мы с Минни шагали по коридору к одиночной маминой палате. С того случая прошло две недели. Карл, наш шофер, возил нас навестить маму каждый вечер, и, хотя физически ей становилось лучше, вела она себя так, что мне было страшно. Мама, к которой я привыкла за последние несколько лет, исчезла, а вместо нее…
– Минерва! Персефона! До чего же я вам рада. Я так скучала! Идите сюда, обнимите меня.
Мы с Минни сначала переглянулись и только затем послушно подошли. Мама первой обняла Минни, потом стиснула меня так, что ребра хрустнули.
– Как же я вас люблю! – сообщила она, голос ее дрожал от переполнявших ее чувств. – Вы, наверное, и сами знаете.
Минни смущенно кивнула.
– Мы тоже любим тебя, мама, – выговорила я, ужасно стесняясь.
Я не привыкла, чтобы мама такое говорила. Да гори все огнем! Я вообще не привыкла, чтобы мама много разговаривала!
– Я знаю, что вы меня любите. – Мама притянула меня к себе и расцеловала в обе щеки. Мне потребовалось титаническое усилие воли, чтобы не вытереть лицо, как только она выпустила меня.
– Только вам одним на белом свете не все равно, жива я или умерла, – продолжала мама.
От благодарности в ее голосе я окончательно смутилась, а еще мне стало совестно. Интересно, навещал ли ее папа?
– Подруги, наверное, тоже приходили бы к тебе, если бы ты сказала им, где ты, – заметила Минни.
– Нет! Нет. Не хочу никого… Нет. Повидаюсь с ними, когда выпишусь.
– А это когда?
– Когда совсем поправлюсь, – бодро объявила мама. Слишком бодро.
Мы с Минни снова переглянулись.
– Навестите меня завтра? – спросила мама.
– Да, конечно, – ответила Минни.
– Если не трудно, привези мне несессер с косметикой. Без макияжа я как голая.
– Хорошо, мама, – тихо сказала Минни.
Мама по-прежнему улыбалась – лихорадочной, полубезумной улыбкой.
– Ах да, и еще бутылку шампанского – отметим мое чудесное спасение! – Мама засмеялась.
– Шампанского?
– Естественно! Если не получится, можно и белого вина.