Когда тестируемые слышат музыку Сальери, у них словно открываются закупоренные до того уши. «Я думаю, что Сальери недооценен», — написал один из них. «Я обязательно куплю диск Сальери», — написал другой.
Представление, что Моцарт был титаном, высоко возвышавшимся над своими коллегами-композиторами, есть предрассудок нашего века».
* * *
Пушкин сделал из Сальери поистине трагическую фигуру, которая по глубине переживаний вполне может стоять в одном ряду с Гамлетом, Отелло и королем Лиром. При этом миф о Сальери-отравителе, придуманный Пушкиным, конечно же, сыграл огромную роль в несчастливой посмертной судьбе музыкального наследия прекрасного композитора. И это очень грустно, ибо в нашей стране широкая публика, находясь под влиянием таланта Пушкина (мы ведь по старой школьной привычке судим обо всем «нашей любовью к Пушкину»), оказывается просто не в состоянии воспринимать Сальери адекватно.
Пушкин обвинил Сальери и всей силой своего гения, всем весом своего морального авторитета убедил читателей в том, что тот — преступник. Но он ошибался. Он вообще часто ошибался, ибо был чрезмерно эмоционален.
И что теперь делать?
Забыть о судьбе реального Антонио Сальери?
Не слушать его защитников и оставаться на «классической» точке зрения только потому, что она подкреплена «свидетельством» Пушкина?
Бред какой-то…
Нам что делать? Только одно — придерживаться исторической истины. Не смешивать драматургию с юриспруденцией. Признать, что убеждение поэта в виновности композитора не доказательство преступления, подобно тому, как художественное изображение мук Бориса Годунова не есть юридическая основа для решения загадки смерти царевича Димитрия.
Борис ШТЕЙНПРЕСС, советский музыковед
Абрам Гозенпуд в «Кратком оперном словаре» пишет:
«Исторический Сальери не похож на пушкинского: у него была не «глухая слава», о которой говорит герой драмы, а известность, в то время превосходившая славу Моцарта».
На протяжении более полутора столетий легенда оплелась густой сетью всевозможных выдумок — столь же колоритных, сколь и неправдоподобных. Рядом с настоящим Антонио Сальери и его поэтическим двойником возникла вульгарная маска, вылепленная из слухов и сплетен, намеков и наветов. Карикатурно-гротескному герою анекдотов, романов и эссе приписываются дополнительные преступления и несусветные мерзости. Расплачиваться за них приходится, однако, реальному и отчасти литературному Сальери. Реальному — поскольку ему автоматически переадресовываются все деяния «третьего» Сальери, извращаются действительные взаимоотношения венского капельмейстера с коллегами, принижаются или вовсе отрицаются его заслуги. Литературному — поскольку ради якобы исторической достоверности трагедийный образ «жреца, служителя музыки» отождествляется с тем же анекдотическим Сальери, низводится до уровня ничтожного и пошлого злодея. Таким злодеем, обвиняемым не только в убийстве соперника, но и в умерщвлении собственной супруги, в покушении на жизнь учителя, краже рукописи у вдовы другого учителя, вместе с тем и совратителем своей ученицы, совратителем жены своего коллеги выступает знаменитый музыкант в ряде произведений современной беллетристики (романы, повести, драмы, стихотворения), на страницах солидных органов литературоведения, равно как и в отдельных книжках о Вольфганге Амадее Моцарте, предназначенных для массового читателя.