Со стороны Сальери — да. Со стороны Моцарта — это еще как сказать…
Во всяком случае, тот же Марсель Брион признает, что «престиж счастливого соперника, покровительство императора, которым пользовался этот соперник, мешали <…> успеху Моцарта».
И он, как пишет Марсель Брион, «требовал места для германского гения и немецких артистов».
Отсюда и проистекают следующие нелицеприятные высказывания Моцарта о Сальери, взятые из его корреспонденции.
Из письма от 31 августа 1782 года (о занятиях с принцессой Вюртембергской):
Сальери не в состоянии преподавать ей фортепиано.
Из письма от 7 мая 1783 года:
Да Понте обещал написать новое либретто для меня… Но сдержит ли он слово… Господа итальянцы ведь очень милы лицом к лицу, а за спиной!.. Мы-то их хорошо знаем. Если да Понте сговорился с Сальери, либретто я никогда в жизни не получу, а я охотно показал бы себя в итальянской опере.
Это ли не есть воинственная враждебность к «итальяшкам»?
И, кстати сказать, тут невозможно удержаться от едкой ремарки: итальянец Лоренцо да Понте написал для Моцарта несколько либретто, и вся знаменитая «итальянская трилогия» Моцарта («Свадьба Фигаро», «Дон Жуан» и «Так поступают все женщины, или Школа влюбленных») написана именно по текстам да Понте.
* * *
В 1783 году Моцарт сочинил две арии для сестры своей жены Алоизии Ланге (урожденной Вебер) и рондо для тенора Йоганна-Валентина Адамбергера. А эти два артиста должны были дебютировать в «Нескромном любопытном» (Il curioso indisereto), итальянской опере Паскуале Анфосси.
2 июля 1783 года Моцарт написал своему отцу:
«Позавчера, в понедельник, давали «Нескромного любопытного» Анфосси. Эта опера не понравилась; аплодировали лишь двум моим ариям, а вторую даже попросили повторить. Нужно, чтобы вы знали, что мои враги оказались очень злыми и распространили слух, что «Моцарт переделал оперу Анфосси»! Узнав об этом, я сказал графу Розенбергу[36] что добавил лишь две арии, и что нужно приписать в либретто на немецком и на итальянском языках следующее: «Две арии на страницах 36 и 102 были написаны для мадам Ланге маэстро Моцартом, а не маэстро Анфосси. Это было сделано в честь последнего и не должно повлиять на репутацию и всеобщее уважение к знаменитому неаполитанцу». Это было напечатано, и мои две арии оказали большую честь моей свояченице и мне лично. Что же касается моих врагов, то они были приведены в замешательство. А Сальери нанес очередной удар, который сделал Адамбергеру больнее, чем мне. Я уже рассказывал вам, что написал рондо для Адамбергера. Прошла короткая репетиция, но рондо еще не скопировали, и Сальери подошел к Адамбергеру и сказал ему, что граф Розенберг не выразил удовольствия тем фактом, что вводят арию другого композитора, и, будучи искренним другом, он не советовал бы ему это делать. Адамбергер возмутился и совершил большую глупость. «Хорошо! — сказал он. — Чтобы доказать, что Адамбергер уже сделал себе репутацию в Вене и не нуждается для своей славы в исполнении музыки, написанной специально для него, он будет петь только то, что имелось в опере, и не введет туда ничего постороннего». Каков же был результат? Он не понравился, и это и не могло быть иначе. Теперь он раскаивается, но уже слишком поздно; он сегодня попросит мое рондо, а я не дам его ему. Я прекрасно могу использовать его в одной из своих опер. Но хуже всего то, что граф Розенберг и дирекция ничего не знали об этом, и что это все было лишь уловкой Сальери».